Неблагодарная работа
Шрифт:
— Может, в лес за елочкой пойдем?
На первый раз Ларсон предложил обойтись обычными лапами ели. Все-таки елка стоявшая в углу комнаты или даже во дворе, без рождественской звезды, стеклянных шариков, гирлянд и дождика выглядела бы как-то не так. А вот с лапами, было бы все гораздо проще. Если на дверь повесить, так вообще украшать не надо, а в комнате так там и одного пряника хватит.
Оделись, взяли топор. Андрес как-то не захотел доверять столь опасное орудие труда в руки подростка, не дай бог порежется. Вышли на улицу. Ближе к вечеру
— Плохая примета, — проговорил он. Затем увидел вышедшего на улицу кузнеца и прокричал, — Микула. Тот повернулся на голос. Улыбнулся.
— Привет Аким, — проговорил кузнец. — Куда собрались?
— За еловыми лапами. У тебя рукавиц лишних нет, а то Андрей их в доме забыл.
— Лишних нет. Вот берите эти, — Микула снял рукавицы и протянул золотарю, — потом вернешь. А в лес я бы вам ходить не советовал, хорошие лапы можно и на базаре купить. Купцы народ ушлый сразу поняли, как можно денег получить. Андрес поблагодарил кузнеца и взял рукавицы. Надел. Рукам стало тепло.
— Мы так и поступим, — молвил он, — у меня еще остались деньги.
Лапы действительно оказались замечательные. Стоили они не дорого, так что Ларсон и купец остались довольны. Вернувшись, Андрес посовещался с Акимом. Решили поставить их в доме. В качестве вазы мальчишка предложил использовать один из пустых горшков. Ларсон полазил по закромам и нашел два заплесневевших баранка. Из камзола вытянул нитку и сделал елочное украшение.
— Петр Алексеевич приглашал меня на ассамблею, — проговорил он, разглядывая получившееся творение, — как думаешь, Аким, мне идти?
Паренек пожал плечами. Ларсон вздохнул, понимая, что ожидать что-то другое от мальчишки, которому от горшка два вершка (в прямом и в переносном смысле) не приходилось.
— Понимаю, — прошептал эстонец. — Видишь ли, с одной стороны государь пригласил, а разбрасываться такими шансами грешно, а с другой стороны я ведь не знаю как там себя вести, и что надевать. Аким удивленно взглянул на золотаря.
— Может мне за Ельчаниновым сбегать. Вряд ли он был на государевых ассамблеях, но о том, как там на них себя вести, возможно, и знает.
— Тогда уж Александра Даниловича, — вздохнул Андрес. — Он церемониймейстер ассамблеи. Да вот идти искать его, как-то боязно.
— Экий вы смешной сударь, — рассмеялся Аким, — он ведь с виду грозен. На самом деле душа компании.
— А ты откуда знаешь? — удивился Ларсон, — Тебе вон и лет то немного.
— Так я ведь всю жизнь при дворе. А Александр Данилович в пору, когда жив был мой батюшка, частенько к нам захаживал. Он ведь почти крестный отец.
— Эко ты сморозил, — фыркнул Андрес, — крестный отец. Тебе сколько лет было, когда тебя крестили. Или ты хочешь убедить меня, что он крестил тебя, когда он мальцом был?
— Так я же не в прямом смысле слова.
— Не понял я конечно, да ладно. — Махнул рукой эстонец. — Ты еще скажи, что ты сыну Петра
— А вы откуда знаете? — удивился Аким.
— Так ведь вы почти ровесники. Так что там, на счет крестного твоего?
— Могу сбегать за ним. Позвать. Он мне не откажет.
— Не надо, — раздалось со стороны дверей, — не надо тревожить Александра Даниловича.
Золотари повернулись на голос. В дверях, стряхивая снег с епанчи, стоял Ельчанинов.
— Не надо тревожить, — повторил он, — я сам все расскажу.
Он скинул плащ, повесил его на гвоздик, вбитый в стену. Ларсон даже обомлел, увидев того в мундире Преображенского полка.
— Вот приписали к Преображенскому приказу, — проговорил Силантий Семенович. Бывший стрелецкий офицер прошел к столу и сел на лавку.
— Меня тоже Петр Алексеевич пригласил на ассамблею, — проговорил он, — Вот я и сходил к церемониймейстеру и разузнал, как себя вести и что надеть, чтобы не выглядеть белой вороной. А теперь слушай.
Увеселительные собрания Петр Алексеевич начал устраивать с января тысяча семисотого года, когда повелел приглашать на них знатных людей с женами и дочерьми. При этом одежда на них должна быть немецкая, французская или английская.
Устраивали их обычно в течение зимы в домах вельмож, при чем хозяева гостей не обязаны были не встречать, не провожать, не занимать и даже не быть дома. Гости собирались после шестнадцати ноль-ноль и веселились, за играми, танцами и разговорами, аж до двадцать двух. Вход на такое вот собрание предоставлялся всем дворянам, военным и гражданским чинам, знатным чинам и старшим мастеровым людям. По какой причине в этот список угодил Андрес Ларсон, эстонец понять не мог. Вполне возможно, что был иноземцем, а они на таких собраниях играли выдающуюся роль.
Отличительной чертой собраний была чрезвычайная простота общения с государем. Сам Петр давал пример доступности, и часто гневался, когда тот или иной боярин вставал с поклоном при его появлении. Тогда он подзывал Александра Даниловича, у которого всегда был наготове кубок, наполненный белым вином. И бедному нарушителю ничего не оставалось, как осушить его одним залпом. Андрес чуть было не угодил под такое вот наказание, но его вовремя одернул Ельчанинов.
— Не положено Андрей, — прошептал тот, стараясь, чтобы кроме золотаря его никто не расслышал.
Комната хоть и большая, но дышать почти не возможно из-за облаков табачного дыма, что висели под потолком. По освещенному свечами залу прогуливаются между рядов гостей и приветливо с ними разговаривающая дама, лет двадцати восьми.
— Анна Монс, — прошептал Силантий Степанович, увидев, как заинтересовано, смотрит на нее Ларсон, — дочь немецкого винодела. Любовница государя, — тут стрелец поднес палец ко рту и прошипел, — тсс. Я тебе ни чего такого не говорил. Вон смотри, видишь того мужика лет пятидесяти в куртке и полосатых панталонах — это корабельный мастер. Государь его из самой Голландии выписал.