Небо для смелых
Шрифт:
— На «три» знаю я, на «четыре» — комбриг, на «пять» не знает никто, потому что в природе все течет, все изменяется.
Весна 1936 года, казалось, полностью учла заботы бригады. Бурно и коротко прошло необходимое количество дождей, рано установились теплые солнечные дни. Теперь Птухина почти каждое утро можно было увидеть на аэродроме. По его приказанию летное поле засеяли травой. Сидя на корточках, он, казалось, замерял, на сколько миллиметров прибавилась травинка за прошедшие сутки. Чтобы не делать «плешин», старт
Аэродром начинал гудеть с восходом солнца, с традиционной «разминки костей» комбрига в воздухе. Затем вместе с командирами эскадрилий и отрядов он проверял подготовку к вылету четырсх-пяти летчиков. Если была необходимость, то и сам летал за инструктора целый день.
Вот и сейчас, сидя за спиной молодого летчика Виктора Годунова, он отмечал особенности его пилотирования. «Фигуры, пожалуй, следует делать более плавно… И выдерживание направления на пробеге энергичное, часто излишнее. Казалось, самолет и попытки не делает отклониться, а пилот уже задергался. Нервничает, и опыта мало. Со временем освоится, не будет так… Пожалуй, можно выпускать одного».
После приземления Годунов подскочил получить замечания. Рука его во время отдания чести мелко дрожала, а пот крупными каплями зацепился за брови. Вспомнил Евгений Саввич, как он сам получал послеполетные замечания у Саввова. Вспомнил и дружески улыбнулся.
Птухин радовался. Бригада набирала силу. Крепли крылья молодых пилотов. Бывало, не успеет комбриг пристроиться к кому-нибудь из летчиков в зоне или на круге, а тот уже покачивает с крыла на крыло: вижу, мол. Осмотрительность истребительская. Молодцы! Приятно смотреть, как на малой высоте выскакивает звено или отряд в плотном строю, крыло в крыло, и, глубоко заложив крен, один за другим отваливают на посадку.
Иногда надо бы поработать и в кабинете, но вот взревел мотор на взлете, комбриг невольно отрывается от бумаг, подходит к окну и провожает взглядом самолет до набора высоты. Прямо хоть занавешивай окна, невозможно работать!
Последнее время появилась какая-то тревога на душе. Уж слишком хорошо все идет в бригаде. Самолет можно считать освоенным, все летают уверенно, несут боевое дежурство, по тревоге взлетают в предельно короткое время. Ни в одной другой бригаде не освоили И-16 без поломок. «Старики» эскадрильи Павлова даже летали на воздушный парад и были отмечены в числе лучших.
Но опытом Птухин чувствовал, что неприятность где-то уже близко. Чем она будет вызвана, он еще не определил, но как будто бы наметилась у летчиков какая-то фамильярность с самолетом, в идее конструкции которого заложено обращение на «вы». Как и когда появилась эта самоуверенность? Птухин чувствовал, что еще не готов к тому, чтобы пресечь эту фамильярность с самолетом, не ударив ненароком по вере летчиков в свое мастерство. Но необходимость в этом уже появилась. Это и тревожило комбрига.
Птухин, как всегда, первым вылез из самолета. На рулении он отстегивал ремни и выпрыгивал из кабины до того, как останавливался
В этот раз подскочил комиссар Маслов с газетой в руках.
— Евгений Саввич, с вас приходится, вот смотрите.
Птухин увидел в длинном списке подчеркнутое красным карандашом: «Птухин Е. С. — комбриг». Потом выше «орденом Красная Звезда», еще выше «Постановление Центрального Исполнительного Комитета СССР от 25 мая 1936 г.». «За выдающиеся личные успехи по овладению боевой авиационной техникой и умелое руководство боевой и политической подготовкой Военно-Воздушных Сил РККА наградить…»
— И Павлова наградили орденом «Знак Почета».
Приятно было видеть газету и принимать поздравления окруживших летчиков. Первая награда, и какая — орден Красной Звезды!
— Смотрите, смотрите, на пробеге!.. — закричал кто-то в толпе. Когда все оглянулись в сторону посадочной полосы, там уже стоял на носу И-16, стоял устойчиво, будто поставленный давно и основательно.
«Вот оно, черт побери! Опоздал!» — успел подумать Птухин и ринулся во главе толпы к самолету. На ходу они видели, как осторожно по фюзеляжу оползал летчик лейтенант Скляров. Он сначала опустился на землю, но, увидев в толпе бегущих комбрига, быстро вскочил.
— Что случилось? — Птухин с трудом перевел дух.
— Товарищ комбриг, не удержал направление и…
— Почему не удержал? — почти навис над ним Птухин.
— Расслабился, зазевался.
— Ах, ты расслабился, сукин сын, разнежился! Ты что же, думаешь, тебе дали такой замечательный самолет нежиться? Дудки! Больше не будешь летать! Каждое утро на поганой метле вокруг аэродрома скакать, понял? Марш с аэродрома!
На разбор были собраны три эскадрильи. Судя по реакции комбрига на старте, ожидался крупный разнос.
— Знаете, что вчера произошло? — Птухин обвел глазами присутствующих. Все притихли. — Значит, объяснять не надо. Может, у вас, герой дня, есть оправдание? Или только обида на меня?
Скляров поднялся, опустил голову. Конечно, вчера у него была обида. Так обругать, да еще при всех! Он бежал с аэродрома до гостиницы с пылающими от стыда ушами. Думал найти сочувствие у своего друга Ивана Панфилова, только что вернувшегося из отпуска. Но Иван его не поддержал.
— Ты сам подумай: из-за чего сломал самолет, государственное добро? Так что же. комбриг должен был по головке тебя погладить? Видя снисходительность командира, завтра другие начнут «варежку жевать» на посадке.
Нет, сегодня Скляров уже не обижался, зло разбирало на себя за беспечность. Противно залились румянцем щеки.
Птухин видел, что парень переживает. Он знал, что Скляров летчик-то неплохой. И конечно, уже никогда не позволит себе еще раз расслабиться в кабине.
Тишина затягивалась. И вдруг, все даже вздрогнули, комбриг захохотал.
— Я вот представил сейчас себя на вашем месте — съезжающим на пятой точке по фюзеляжу на землю. Страх — как необычайно и, должно быть, противно!