Небо и земля
Шрифт:
Тентенников с удивлением поглядел на него: вот уж подлинно человек воли! Он простил Здобнову даже то, что у новоприбывшего летчика фуражка с бархатным околышем и на ней кокарда, как у царских офицеров.
В этот день они о стольком успели поговорить, что назавтра уже прогуливались молча. Тентенников вдруг поймал Здобнова на какой-то мелкой лжи и стал смотреть на него недоверчиво. Но Здобнов уже не отходил от летчика и даже увязался за Тентенниковым, когда тот пошел на вокзал. Там узнал Здобнов историю Кубариной. На вокзале прождали они напрасно несколько часов: с единственного пришедшего в Эмск поезда никто не сошел на деревянный
— Ну что же, Кузьма, так и собираешься гулять на вокзал и обратно? — спросил Быков в тот день, приехав на мотоцикле из города.
— А разве новости есть?
— И большие, — сказал Быков, протягивая летчикам руку в кожаной перчатке.
— Ты хоть рассказал бы!
— Сейчас некогда.
Ужинали они в покосившемся домике на пригорке, где жили Быков и Лена. Лена легко переносила трудности кочевой жизни и даже самый облик свой изменила: носила гимнастерку, сапоги. Она подстригла волосы, и было в её тоненькой стройной фигурке что-то мальчишеское, озорное, — именно такой помнил её Глеб в последние гимназические годы.
— Все сама делает, — сокрушался Быков, сидя за столом в рубахе с расстегнутым воротом и дописывая последние страницы донесения в Реввоенсовет армии. — Упрямая, право и до того пристрастилась готовить всякие необыкновенные жаркие, что объявила себя новой Еленой Молоховец.
— Это еще кто такая? — удивился Тентенников.
— Автор знаменитой поваренной книги. Так сказать, классик кулинарии…
Тентенников покачал головой, будто не очень поверил, что была на свете такая женщина. Да и полно, нужно ли подобные вещи описывать в книгах? Не лучше ли стряпать попросту, по старинке: и книг не было и ели люди неплохо…
— Ну вот, — сказал Быков, запечатывая конверт, — теперь можно без хвастовства сказать, что отряд наш готов к действиям. Пока ты, Кузьма, разъезжал, мы с Глебом неустанно работали…
Отряд, действительно, был оборудован всем, что только смог найти Быков в уцелевших складах и в ближайших армейских частях. За короткое время эмский аэродром стал обжитым, чистым, и о нем с похвалой говорило армейское начальство. Быков называл свой отряд «домом на колесах» и каждый день ожидал приказа о переезде на новое место. Верстах в семидесяти от Эмска шли бои, и красные части отходили под натиском белой конницы. По утрам приходили газеты — узкие полосы оберточной бумаги со слепой, тусклой печатью, отпечатанные в Воронеже и в Туле, и, просматривая сводки с фронтов, убеждался Быков, что близок час, когда начнутся боевые действия отряда. Отряд его невелик: самолетов мало, и летчиков, кроме самого Быкова, только три человека, но зато двое из них — люди верные. Одного Здобнова не знал прежде Быков, но у новоприбывшего летчика — отличные рекомендации из Москвы, стало быть, и на него можно положиться.
Мотористов Быков привез из Петрограда, со Щетининского завода; наблюдателей набрал там же, из старых солдат, а подсобных рабочих нанял в Эмске. Там же принял на службу и делопроизводителя отряда, тихого сухонького старичка, необычайно деятельного, со странной фамилией Крествоздвиженский-Коркин. Мастеровые работали старательно: с утренней зари до позднего вечера они проводили время и ангарах…
Отряд был подчинен Реввоенсовету армии и находился в распоряжении Николая Григорьева…
Однажды вечером
— На фронте какие новости? — спросил Быков, входя в кабинет члена Реввоенсовета и глядя на огромную старательно подклеенную карту центральной России, висевшую на стене.
— Большие новости и не все хорошие, — тихо ответил Николай.
Он подошел к карте, обвел пальцем линию фронта.
— И главное, плохо, что на иных участках ненадежные люди: то там, то здесь открывается измена, командиры убегают, бросая части на произвол судьбы… В маленьких городках, где стоят наши гарнизоны, ведется кое-где контрреволюционная агитация.
— Как с летчиками у вас?
— До твоего приезда было очень тяжело. Прислали из центра авиационный отряд. Я съездил к ним — и вернулся в самом дурном настроении: люди мне показались ненадежными. Дал телеграмму в отдел комплектования в Москву. Оттуда отвечают, что я — паникер, угрожают привлечь к ответственности. И что же? Не прошло и десяти дней, как весь отряд, во главе с командиром, — три самолета, с огромным трудом собранных на наших заводах руками голодных рабочих, — перелетел к врагу. Есть среди бывших авиаторов офицеров такие, что вступают в Красную Армию, клянутся честно служить Советской власти и при первой же возможности перелетают на сторону белых. Нужно быть особенно бдительным теперь, — ведь каждая машина на счету. Интервенты шлют белогвардейцам лучшие новые самолеты. Приходится драться в небе в неравных условиях — и побеждать! Мы шлем новое коммунистическое пополнение в авиацию, и, конечно, вскоре обстановка улучшится. А как у тебя в отряде?
— Народ хороший, я за них головой поручиться могу. Только один — новенький, по фамилии Здобнов. Его покамест плохо знаю.
Вошел адъютант, принес сводку. Григорьев взял коробку с гвоздиками, молоток, сказал, покачав головой:
— Технически еще у меня плохо оборудовано. Флажков нет. Я гвоздики в карты вколачиваю, перевязываю веревочкой, — вот и получается линия фронта.
После разговора с Григорьевым Быков ни разу не выпускал Здобнова в полет одного. Всегда его сопровождали то Тентенников, то Победоносцев, то сам Быков. Здобнов понимал, что ему еще не доверяют, но ни разу не обиделся, летал смело, отлично бомбил позиции белых, в воздушном бою сбил вражеский самолет.
— Рад вашим успехам, товарищ Здобнов, — сказал Быков через месяц.
Здобнов улыбнулся, крепко пожал руку, рассказал о давних боях, и Быков впервые разрешил отправить его одного в разведку.
В то утро приехали в Эмск отец Быкова и Ваня. Старик снял на окраине города маленький домик с садом, с огородом, с банькой и заявил, что больше никуда отсюда не подастся, так и помрет здесь.
Быков провел целый день с отцом и приемным сыном, играл с ними в городки, пил квас, обедал и вернулся в отряд только под вечер…
Возле ангаров он встретил расстроенного Глеба.
— Что случилось? — спросил Быков.
— Только что известили нас: Здобнов перелетел к белым, — ответил Глеб.
Глава шестая
Вечером Николай пригласил летчиков к себе «на вечернее чаепитие», как было сказано в телефонограмме. Жил он в купеческом доме, где помещался штаб, во втором этаже, в большой комнате, заставленной старыми креслами с резными спинками и круглыми столиками с инкрустацией. В углу стояла привезенная Николаем складная кровать.