Небо крылатых
Шрифт:
— Я слишком высоко летал, — отвечает Алекс. — Ты помнишь, Рессиус, — ты обещал взять меня в команду? На тот корабль?
Рессиус кивает.
— Помню.
— Ну вот… меня взяли помимо тебя, и я пришел доложить по всей форме.
— То есть?
— Я назначен капитаном, Рессиус.
Дагобел смотрит на него. Плечи опущены, лица не видно за свесившимися прядями, кажется, нет ничего в мире интереснее простого солдатского одеяла на койке. Не меняя позы, не поднимая головы, мальчик продолжает:
— Есть некоторые тонкости.
— Ты так богат? — невольно вырывается у Рессиуса.
— Конечно, нет. В рассрочку на десять лет. Но он не будет требовать денег. Это формальности, фактически я на службе у него, но по бумагам корабль — мой. Так что я приступаю к набору команды, и если ты не имеешь ничего против, ты — мой главный инженер.
— Корабль еще не достроен, увидишь сам.
— Увижу, и, конечно, приму посильное участие. Так ты согласен? — он наконец поднимает голову, а в голосе прорезаются командирские нотки.
— Согласен, конечно. Кто знает ее лучше меня?
— Хорошо, — кивает Алекс.
— Название?
— "Сильвана".
— Серебряная? — Дагобел качает головой. — Она не будет серебряной, ты же знаешь.
— В моих мечтах она всегда была серебристой, — мальчик усмехается, и лицо его перекашивается — правая щека не слушается. Дагобел пытается не подать виду, что заметил, — но, видимо, неудачно.
— Разве это так страшно выглядит? — спрашивает Алекс насмешливо. — Не волнуйся, пройдет. С каждым днем все лучше. Рессиус, мне бы переодеться — и я хочу наконец увидеть мой корабль.
Конечно, так не делается. Выпускники академии поступают на корабли младшими офицерами — акустиками, артиллеристами, радистами, помощниками инженера, помощниками рулевого… Два-три года их обкатывают, обтесывают, доучивают, прежде чем повышают. До звания капитана долгий путь. Командовать кораблем — тонкая наука и большая ответственность.
Ему страшно повезло, что он принял командование недостроенным кораблем. Тот год, что "Сильвану" доводили до ума, проводили ходовые испытания, настраивали и отлаживали аппаратуру — и был его практикой. Он торчал на судне сутками, иной раз Дагобелу приходилось гнать его в каюту хоть немного отдохнуть. И конечно, он выучил свой корабль наизусть задолго до того, как тот, наконец, вышел в плавание.
Еще он научился командовать — не повышая голоса, но так, что кидались исполнять даже те, кто не был ему формально подчинен.
Уокер смотрел на него и не знал, радоваться или огорчаться. Алекс ожил в этих непрерывных хлопотах, хотя больше никогда не улыбался так светло и открыто, как когда-то. Только ухмылялся жесткой ядовитой ухмылкой. Язык не поворачивался теперь
Я тебя найду.
Я сам не верю, когда говорю об этом вслух. Но в глубине души живет иррациональная уверенность: там, выше неба, ты все еще ждешь, когда я приду за тобой.
Мне нужно только перевернуть вверх дном этот закостнелый мир. Я многим ему обязан, этому миру. Но как только я закончу, я приду.
Я скоро, милая.
— Ты теперь суверенное государство, так что ли?
— Выходит, так. Я — и "Сильвана". Хочешь получить гражданство?
Уокер ухмыляется.
— Мне и с анатольским неплохо, — говорит он. — Я не благонадежный гражданин, но кого это интересует? Кстати, есть пара дизитских пушек. Если ты сгоняешь в Карру, тебе их передадут.
— Спасибо, Уокер. Не раньше будущего месяца.
— Можешь слетать на моем грузовике. Если не хочешь — пошлю Тобиаса.
— Да, спасибо, лучше пошли его. У меня запарка на батареях правого борта, там не ладится. Но пушки безусловно пригодятся.
— Хорошо. И, Алекс… когда выйдешь в плавание… Помни — хороший контрабандист на вес золота. Если тебе понадобится подзаработать, я всегда готов предложить тебе выгодный фрахт. Тем более ты не подчиняешься империи… полезный ты человек, Алекс, и государство у тебя полезное.
Алекс кивает.
— Бассианус тоже так считает.
В этот день он не выходит из каюты.
Дагобел ищет его по всей верфи и наконец находит.
Он сидит, уставясь в стену стеклянными глазами.
Он пьян безнадежно и страшно.
— Что с тобой? — спрашивает Дагобел.
— Сегодня ровно год, — отвечает он непонятно. Голос твердый, не заплетается. А рука промахивается мимо стакана.
Дагобел садится рядом и наливает себе.
— Рассказывай.
— Ты не умеешь пить, Рессиус. Гильдия, чтоб ее.
— Ничего, разок напьюсь, может, поумнею.
— Тогда пей и не спрашивай.
Но после второго стакана его прорывает, и он начинает говорить. Он говорит о карих глазах и каштановых волосах, о солнечном зайчике, скользящем по стене, о бескрайнем небе и пыльной земле, о жесткой порыжелой траве и улыбке на нежном лице. Он говорит о течениях Грандстрима, огибающих легендарный остров, где нет смерти и боли, и о голосе, звенящем в ушах, о тонких пальцах на его щеке и о сломанной пряжке страховочного ремня…