Небо Мадагаскар
Шрифт:
– Порнофильмы еще.
– Футбол, баскетбол и хоккей.
– Еще интересная мысль: люди – продукты питания, так делится психика их: есть человек-картофель, есть человек-капуста, есть человек-арбуз, есть человек-говядина, есть человек-изюм. Последний пункт говорит о том, что эти продукты бывают сырыми и приготовленными. То есть на улице могут стоять и болтать человек-свинина и человек-карбонад. Общение – это поедание друг друга, не в прямом – переносном смысле. Есть сырое общение, есть приготовленное.
– Согласна. И есть мертвые фильмы и есть живые. Первые – по горизонтали, вторые – по вертикали. В мертвых герои одеты в гробы, в живых – в колыбели. И мертвые, и живые – это крест. Мертвый лежит. Живой стоит. Их соединяет Иисус. Он распят на смерти и жизни. В нем решение всех проблем. Он должен их разрешить. Руки есть мертвецы. Всё живо, кроме рук. Поэтому всё решает парадокс Короленко. Рассказ «Парадокс». Или нет рук, или крылья. Об этом и афоризм.
– Короленко сказал следующее: если нет рук, то должны вырасти крылья.
Они взялись за руки и зашагали по миру, находя его платоновским – философским и писательским, сжатым ночью и днем, пришедшим из древности и из сейчас, чтобы слиться и стать одним.
– Скоро тот мир, – сказала Нада, – переполнится, и песочные часы перевернутся, и тот мир станет этим, под воздействием тяжести душ и тел, мы просто все будем жить там. А потом вернемся сюда.
– Не спорю, – ответствовал Мага, – и добавлю к тому: клип – это человек, песня – человек без руки или ноги, стих или музыка – человек без двух рук или ног.
– Ужасно, давай без этого.
Нада уткнулась носом в плечо Маги и зашмыгала часто.
– Я тут подумала, – сказала она, – что коробка передач – это секс, наркотики, сигареты и выпивка, это скорости, а задний ход?
– Се искусство.
– Почему?
– Искусство – это познание, знание, а знание – это воспоминание. Так говорил Платон. Это молодость, счастье, вечность. Это секс, наркотики, сигареты и выпивка. И безумие – верх всего.
Навстречу им вышел Датви.
– Какая встреча, – улыбнулся он им и добавил: – В 35 трудно найти девушку, если у тебя нет машины и работы.
– Времена поменялись, – ответствовал Мага, – сейчас главное деньги, известность и харизма. Можно быть блогером, певцом и писателем. Сейчас модно читать.
– Я не читаю совсем, – забеспокоился Датви. – Вытаскиваю мысли из своей головы.
– Это тоже неплохо, – ответила Нада, – потому что сжигание книг – это чтение. Голова – костер, книги – дрова.
– Да, раньше люди были умней, – произнес Мага, – потому что табак закручивали в газеты, они читали легкими их. Сейчас пустота.
– Сейчас предлагается самому писать на бумаге, – не согласилась
– А если человек не писатель? – вопросил Датви.
– Да писать письма хотя бы, – фыркнула Нада. – И скажите, какое самое крутое слово в мире?
– Писатель, – сказал Датви.
– А поэт? – возразила Нада.
– Писатель – это и поэт, и прозаик, и драматург, – пояснил Мага.
– Вот именно, – добавила Нада. – Сама знаю. Дурачусь. Пойдемте кататься на машинах.
Ребята вернулись, нашли автогонки и окунулись в детство.
– Блок писал прозу и рубил ее на стихи! – кричала Нада.
– Берроуз – это не писатель, это наркотик! – вопил Датви.
Мага молчал, только в конце сказал, что они все чудаки.
– Не знаю, откуда такой вывод, – добавил он после, – но так захотелось сказать. Можно ведь орать «член – это насос, который выкачивает из женщины всю грязь», но я не буду озвучивать это.
– Уже озвучил.
– Только для вас, – парировал Наде Мага. – Хочу прочесть всего Томпсона.
– Читай, – сказал Датви.
– Попробую скоро. А вообще, сейчас время книг, которые можно с любого места читать.
Ушли от каруселей, зашли в сумасшедший дом, выстроенный на аллее, с открытыми дверями и койками, на которых может любой полежать и полечиться от болезней Декарт и Паскаль. Трое прилегли на кроватях и закурили.
– Добротное сумасшествие, – сказал Мага.
– Сочащееся по стене и стекающее в ведро, – добавила Нада. – Когда здесь никто не лежит, то светит солнце – всегда. И хочется сказать, что сумасшедший тот, для кого реальность нормальна, время естественно, смерть неизбежна. Это надо лечить.
– Свобода – это то, куда запирают, – сказал Датви.
– Почему? – не согласилась с ним Нада.
– Свобода – это замкнутое пространство, оно в творчестве, а это закрытые места: бумага, синтезатор, полотно, – объяснил Датви. – Вот снимают фильм на природе, и что? Там свобода потом, на экране, там искусство, а не в процессе съемки. Съемки – это работа, кино – это наслаждение.
Взяли по тонику, забросали свои желудки жидкостью, вымерли в одном месте и воскресли в другом.
– Где мы? – спросила Нада.
– На улице Руставели, – прочел Мага табличку.
– И что он писал? – снова спросила Нада.
– Улицы и писал, – пояснил Мага, – строки есть улицы, дома между ними – пробелы.
Попили газировки на углу и пошли в гости к Датви, чтобы играть в Xbox.
9
После гонок внутри экрана, выходящего наружу микрочастицами, пили горячий чай.
– У животных тоже есть национальность, – сказала Нада и сделала глоток.
– Порода?