Небо над полем
Шрифт:
Но чего только не было в его жизни!
Что говорить о голодном детстве, в котором футбол был вместо хлеба… Красная Пресня, собиравшаяся по выходным дням на тесном стадиончике смотреть великих мастеров: находчивых и трудолюбивых братьев Артемьевых, ловкого Канунникова, в одиночку обыгрывавшего целые команды… Поездки через всю Москву в Орлово-Давыдовский переулок. Эти незабываемые футбольные баталии романтических двадцатых годов… Пылающими глазами следил он за старшими братьями, вовсе не мечтая обогнать, — и все же в шестнадцать
Как вспышка молнии средь бела дня, его игра в первом чемпионате страны. И как грозовая туча, спрятавшая солнце, — жестокая нога, раздробившая колено.
Чего только не предрекали ему, когда он, вернувшись через год, выходил на зеленый газон?! А он заиграл снова, не столь мощно, зато изобретательнее и веселее. По трибунам шел восхищенный ропот: «А Веретей-то, каков? Поумнел — да как еще…»
Черной полосой легла по жизни война, зачеркнула надежды — надо же, осколок врезался в ту самую ногу…
Надежды, надежды… Он жил только ими и возвращал их после каждой потери.
Скромненькая команда, которую он тренировал вдруг преподнесла ему подарок к тренерскому диплому, добытому в труде и поте заочной учебы, добавила Кубок страны — вот когда он поверил, что футбол останется в жизни до конца.
Его команды взлетали, ослепляя, но порой сгорали, ничего не доказав. Возносили своего тренера и огорчали его, заставляя вступать в споры, искать новые идеи и отстаивать их.
Его неуступчивость рождала недругов и завистников. Хотя в одном все сошлись давно и бесповоротно: признали в нем футбольного кудесника, оставляющего в каждом своем ученике всего себя без остатка. И в каждой своей команде — тоже. Словно был он неисчерпаем, бесконечен.
Но я-то знаю: он искал свою команду-мечту. А она ускользала от него.
Нашел? Я думаю, слишком поздно она нашла его. Впрочем, ничего нового я не открываю. Но вот оценить в нем человека, позабыв о его связи с футболом только как с игрой, увидеть его в обстоятельствах, возможных, правда, лишь в том мире, в котором он жил, мне довелось недавно, два с половиной года назад.
Увидев на четвертой полосе газеты некролог, я все-таки подумал о том, что умер он, осуществив свое последнее желание, — нашел и передал, что мог, тем, кто останется верен его памяти и делу.
Инфаркт настиг Деда в середине нынешнего сезона, когда его команда, та самая «Звезда», упорно шла к победе в чемпионате, — сегодня ей остается сделать всего несколько шажков! Больной Веретеев жил у Святослава Каткова. А в соседней квартире — стена к стене — обитал Андрей Соснора, как раз в те дни усыновивший чужих детей. Кстати, затянувшаяся и выявившая многие характеры в их истинности, истории усыновлением, в сущности, и породила инфаркт Веретеева.
Беседуя со мной, Веретеев, ставший
Щелкнул замок входной двери.
Взгляд Веретеева просветлел. Беспомощное лицо осветила надежда. Лишь в ту секунду я сообразил: Веретеев сидел лицом к двери и посматривал все время на дверь, словно долгие дни напролет был занят лишь тем, что кого-то бесконечно ждал.
Я машинально обернулся. Вошел Свят — бесшумно, будто скользя.
— Ну, как они? — тихо спросил Веретеев.
И опять я сообразил с опозданием: был ведь первый день учебного года, а близнецы Сосноры пошли в первый класс.
Свят приветливо кивнул мне и тут же успокоил старика:
— Ну, проводили мы их в школу. А уйти не смогли. Так все втроем и просидели возле школы, пока их не распустили по домам. А, вы про подарок? Увидели щенка и онемели. От счастья. А щенок — просто чудо. Мне жаль было с ним расставаться: пока вез из Ленинграда, привык к нему.
— Но ты ж обещал им… и рядом он будет… как он-то к ним… и они, скоро привыкнут?
— Так они сейчас сами к вам прибегут! Они ж, Дед, без вас ни одну радость не разделят, сами знаете.
Зазвенел колокольчик над дверью в прихожей.
Нет… теперь Веретеева нет. Я обязан лететь к Святу. Во что бы то ни стало.
А вся та история не может уйти из памяти. Неужели она стала решающей в жизни Веретеева? Связано-то все было именно со Святом.
Нет, нет, по порядку…
Почти весь день полуфинального матча я провел с Веретеевым на загородной базе и вместе с ним поехал на игру. Но, как ни странно, мы больше говорили не о его команде, а о сопернике — о «Звезде», которая как раз в те недели всех ошеломила.
И весь этот день мне казалось, что Веретеев кого-то ждет. Появлялись разные люди, но тот человек, которого Веретеев ждал, не приходил.
Сомнений быть не могло: он ждал Соснору. По моему твердому убеждению, Соснора обязан был прийти к нему перед матчем. Может быть, я просто тешил себя надеждой, что мне удастся присутствовать при этой встрече: я многое сумел бы понять в их разладе. Однако Соснора мог не прийти не только потому, что не имел возможности оставить своих новых товарищей — футболистов «Звезды» — перед игрой: чувство давней вины, быть может стыда, не позволяло ему сделать первый шаг.
Я многого не знал. А главное, но мог знать того, что ожидало всех нас теплым и мягким вечером после полуфинального матча.
Сразу по окончании игры, в которой «Звезда» начисто лишила хозяев поля всяких шансов, Веретеев пригласил меня к себе, в свой гостиничный номер. Да он жил в гостинице, отказался после смерти жены от служебной квартиры. Детей у него никогда не было, так что и московская квартира чаще всего пустовала: бывал-то он в родном городе, на родной Красной Пресне, теперь лишь наездами.