Небо — пусто?
Шрифт:
Знала, как изготавливаются депутаты в нашей стране, шла к нему без надежды, просто для очистки совести. А тот депутат оказался редким экземпляром — склонялся он своей депутатской головой к грязной, грешной земле, добирался до сути текущей жизни простого человека.
Лысый, с негустой седой порослью на висках, со складками щек, он смотрел из щедрых морщин на человека жадно, взглядом вбирая в себя каждое его слово. Услышал её очень даже добросовестно, не пропустив ни звука: и про смежные комнаты, и про ссоры за территорию… И задал вопрос, который почему-то никто не задавал ей до сих пор:
— Кем он приходится вам?
И тут она поняла,
Учуяла Дора своим чутким носом «свою породу» в не очень здоровом и в не очень представительном депутате, явно крепко потрёпанном, жизнью, и — выложила про Кроля все факты, что знала, а вместе с ними и свою маяту по дитю, невольно вылезающую из всех её пор, свою жажду выплеснуть на Кроля невостребованное материнство, жажду обустроить его жизнь, охранить от скученности, от ссор, от раздражения родного дома.
Второй вопрос депутата оказался еще более неожиданным:
— А меня вы, как Королёва Колю, не хотите пригласить на чашку чая?
Она таращилась на депутата открыв рот. «Зачем?», «Почему?», «Чего ему надо?», «Что ему примерещилось?» — плескались слова в зашумевшей голове, не связываясь во фразы.
Может, подумал, что для него не такая и старая — шестьдесят только исполнилось, да и никто не даёт ей её лет. Наверное, из-за комплекции. Лопата у нее — большая, а сама она — маленькая, тощая, глазастая. И румянец имеется совсем как у молодой, это от того, что на воздухе целый день. Ему тоже, похоже, не больше шестидесяти.
Он поспешил вывести её из столбняка и девичьих волнений с пустыми надеждами:
— Не бойтесь. Ничего плохого для вас за моей просьбой нет. Я хочу разобраться в ситуации. Официальную обстановку не люблю.
В тот же вечер он явился к ней. Остановился у порога, робко и по-детски застыв с руками по швам, когда кошки обступили его и стали ходить вокруг задрав хвосты в импровизированном концерте. Они громко исполняли свои арии, на разной высоте, разными голосами, но так слаженно, что он различил мелодию, о чём тут же и сообщил растерянной больше него Доре.
Сделать шаг к накрытому столу-шкафу он не мог, боясь задеть их и нарушить добрую песню любви. Да ещё они тёрлись о него — в своеобразном скупом ганце, тёрлись о его ноги в не очень отутюженных, не очень новых брюках.
Но он и не слишком спешил к столу: оглядывал её владения. И явно ему, этому видавшему виды человеку, стало понятно — Дора не может поделиться с Кролем своим жильём, ибо у неё самой этого жилья фактически нет. Семиметровка при ЖЭКе — без кухни, без ванны, без туалета. В жэковский туалет беги через сумрак и многочисленные коридоры. Ничего не сказал Доре депутат, смотрел на неё, моргал.
Много прошло времени, прежде чем был он водворён на узкий диванчик и со всех сторон оккупирован, обложен и утеплён — мурлыкающей любовью.
Розовый свет, создающийся абажуром, — мягок, притушен, а всё равно искрит рассыпанными по лицу каплями пота, обнажает растерянность и расслабленность депутата.
Чай, пышные оладьи, варенье. И — первый за всю её жизнь «начальник» в её доме.
О себе депутат сказал только, что зовут его Егор Куприянович, что работает он инженером на заводе, что интересуется водным пространством мира, что собирает по этому поводу статьи.
Никогда столько в один присест она не говорила. Чего только не нагородила в порыве доверчивого откровения. Разворошила всё старое тряпьё. Даже о своих девических грёзах вспомнила. Балериной хотела стать. Под Чайковского, гремящего по московскому радио, на пуантах летала из угла в угол родительского непросторного жилья, когда бывала — в редкие часы — одна дома, руками и ногами дрыгала в такт музыке голову закидывала в истоме. Ну чем не готовая балерина? Можно сразу на сцену, не учась. И так легко ей было ходить на пальцах, словно специально приспособлено это положение для ходьбы. И о том, как мать надорвалась на тяжёлых работах (таскала шпалы и брёвна), рассказала, как потом много лет лежала мать, прикованная к кровати, а отец хватался за любую работу — лекарства забирали кучу денег. И о женихе — неожиданно — вывалила в жадные глаза: как из-за своей последней парты вылезал Акишка и шёл отвечать лицом к ней, взиравшей на него со своей четвёртой, как длинными руками помогал себе идти, стесняясь и рук, и длинной своей худобы, как голову втягивал в плечи, а тонкая длинная шея не пускала, и он сутулился, выставляя голову вперёд. Всё в Акишке двигалось и стеснялось.
В первый раз за свою жизнь звучащими словами поминала Акишку. Всю его судьбу в подробностях расположила перед Егором Куприяновичем: как забрали Акишкиного отца, доброго, весёлого человека, провоевавшего Гражданскую и назначенного директором на ткацкую фабрику, как досталось его матери, с утра до ночи, а порой и в ночные смены вкалывавшей на ткацкой фабрике и исчезнувшей осенью сорок первого: была эвакуирована неизвестно куда вместе со своей ткацкой фабрикой, так и не вернулась никогда, как Акишка мучился из-за того, что не может найти работу и помочь матери, как он учиться хотел, какой Акишка необычный человек…
С третьего класса между ними — любовь.
Говорят, половое созревание… Ерунда какая, Не поймаешь ни точного слова, ни составных того, что обозначает эту самую любовь. Дух. Нечто, от чего и холодно, и жарко, и спокойно, и надёжно. Под цепкими, обжигающими друг друга взглядами росли, даже не пытаясь разгадать тайну происходящего с ними.
Сначала сидели за одной партой, а потом слишком глухими стали уроки — ничего не слышали из того, что говорил учитель.
Скворец жил у Акишки без клетки. Он, со своим повреждённым крылом, вообще не мог летать и ходил за Акишкой по пятам, постукивая лапами, ел и пил из его рук, спал голова к голове с Акишкой на подушке. Но на самом деле Сквора был их общим ребёнком. Он всегда присутствовал на их прогулках, посиживая за пазухой у Акишки, в специально сшитом ею гнёздышке. Он сидел на столе Акишкиной комнаты, когда они с Акишкой делали уроки или читали вслух. Он вмешивался во все их разговоры, издавал гортанные звуки, очень похожие на слова.
Птица ли то была? Или Дух их любви? Дора не знает, но как-то непостижимо явление птицы в их жизни совпало с зарождением их любви. Может быть, без Скворы и любви никакой не возникло бы.
Акишка нашёл Сквору замерзающим и умирающим под скамьёй садика, через который ходил в школу, а у школьных дверей столкнулся с ней, с Дорой, и, вынув из-за пазухи птицу, спросил:
— У тебя есть хлеб?
Хлеб с собой у неё всегда был — отец считал, без него выходить из дома нельзя, с голодным брюхом жизнь не завоюешь.