Небо с овчинку
Шрифт:
Патроны у Ивана Опанасовича были заряжены дробью, жаканов не нашлось. Митька сказал, что жаканы он наделает сам, а пока обойдется — для маленьких собачонок хватит и дроби.
И вот в первый же день, когда он не израсходовал еще и десятка патронов, его вдруг сбила с ног огромная собака. Митьку корчило от злости. Не потому, что набросилась дура-баба с коромыслом, и не потому, что сломалась ложа. Это было даже на руку: под предлогом ремонта ружье можно подержать подольше. Самое главное — он испугался, все видели, что он испугался, и смеялись. Ничего не боящийся, таинственный и опасный Митька Казенный струсил, как сопливый
На подворье лесничества было пусто — люди еще не вернулись с работ по участкам. В контору Митька не пошел, чтобы не начали приставать, почему да зачем он ходит с ружьем, если охота запрещена. Харлампий, опасливо поглядывая за спину, вышел из-за кустов, окружающих хату. Под рукой он нес что-то завернутое в мешковину.
— Здоров, дед, — сказал Митька.
Дед вздрогнул и обернулся.
— Здоров, внучек, — сказал он и вприщурку оглядел Митьку. — Это какая же умная голова тебя ружьем-то наградила?
— Значит, надо, если дали…
— Снова, выходит, за старое принимаешься? Валяй, валяй, тюрьма по тебе горько плачет.
Митька едва сдержался, чтобы не выругаться.
— Я тебя на кладбище не посылаю, так ты меня в тюрьму не посылай.
— А зачем посылать? Ты и сам угодишь. Тропка у тебя утоптанная, не заблудишься.
— Ты, дед, заткнись, а то как…
— Палить будешь? Вали, бей враз из двух стволов, доказывай свое геройство…
Дед Харлампий знал Митьку еще со времен его незадачливой охоты, нисколько не боялся и явно издевался над ним. И что с ним делать, не бить же его, старого черта?
— Слышь, дед, в селе говорят, тут человек какой-то приехал… с собакой.
— Приехал.
— Не знаешь, где живет?
— У меня живет. А тебе зачем?
— Собаку поглядеть. Может, продаст? Я б купил…
— Это ты-то? Да ты курице корку не бросишь…
— Да брось трепаться, дед, я делом спрашиваю.
— Уехал тот человек в Чугуново. Вчера еще. А сегодня и мальчонка с собакой уехали. Так что ты в помещики погоди, другим разом выйдешь…
Оскалив в насмешливой улыбке уцелевшие зубы, Харлампий зашагал через шоссе в лес.
Митька угрюмо смотрел ему вслед. Врет или не врет? С чего бы вдруг пацан уехал? Врет, старый хрыч!…
Митька заглянул в открытое окно. В хате было тихо и пусто.
— Ты чего там лазаешь? — загремела за его спиной тетка Катря, возвращавшаяся из хлева с пустой корчагой.
— Да
— Уехал старший.
— А хлопец его? С собакой.
— Бегает. Пообедал и убежал.
— А дед говорит, он тоже уехал. Что-то вы не в одно брешете…
— Это кто брешет? — Тетка Катря рывком поставила корчагу на землю и уперла кулаки в бока. — Кто брешет, я тебя спрашиваю? Собаки брешут да ты, собачий сын!… Пришел в чужую хату да еще и рот разеваешь? А ну иди отсюда под три чорты, пока я об тебя твою пукалку не поломала…
Митька поспешно отступил. Он узнал все, что нужно. Старый черт соврал, никуда пацан не уехал и собака при нем… Сколько ни бегает, домой прибежит. А до вечера уже недалеко. Митька отошел подальше от хаты, но так, чтобы видеть подступы к ней, положил ружье на землю и лег сам. Минут через пять сирень возле хаты зашевелилась. Митька схватил ружье, но никто не появился, оттуда не донеслось ни звука, и он решил, что кусты шевелились от ветра.
…Сашко выбрался из сиреневого куста и кратчайшей дорогой во весь дух припустил к порогу. Антон и Юка притаились под обломком скалы. Почуяв Сашка, Бой вскочил, но тотчас узнал его, вильнул хвостом и снова лег.
Сашко подробно рассказал все, что слышал. Распахнув в ужасе глаза, Юка смотрела то на Сашка, то на Антона.
Тот, не поднимая головы, молча покусывал травинку.
— Боже мой, боже мой! — сказала Юка. — Что ж теперь будет?
Антон и Сашко промолчали.
— Ну и пускай сидит! — сказала Юка. — Не будет же он там век сидеть? Посидит-посидит — и уйдет. Стемнеет, и тогда ты пойдешь домой.
— Ты этого гада не знаешь, — сказал Сашко. — Он и сутки будет сидеть. И снова придет…
— Тогда знаешь что? Пойдем к нам! Мама, правда, собак боится, но это ничего, мы объясним. А папа нисколько не боится. И ты будешь у нас…
— Придумала! — буркнул Антон, покосившись на нее. — Что, я Боя в карман спрячу? Увидят, и кто-нибудь ему скажет…
— Факт! — подтвердил Сашко. — Скажут. Не со зла, просто так.
Бой насторожился и вскочил. Антон, а вслед за ним и Юка обхватили его за шею.
— Идет кто-то! — шепнул Сашко. — Держите его, я посмотрю.
Он бесшумно исчез за скалой.
— Сидеть! Сидеть, Бой! — молящим шепотом сказал Антон.
Бой внимательно посмотрел на него, сел, но продолжал сторожко поводить ушами, прислушиваясь.
Сашко вернулся через несколько минут.
— То дед Харлампий через реку пошел. Должно, на Ганыкину греблю.
— Может, ему рассказать? — предложила Юка.
— А толку? — возразил Сашко. — Он же старый. Митька его одним пальцем как чкурнет…
— Так что делать? И что вы все молчите? — вспылила Юка. — Ведь скоро же темнеть будет!
Антон посмотрел на нее, на Сашка и снова опустил голову.
— Вы идите, — сказал он, глядя в землю. — Идите домой. А я останусь.
— Здесь?! — поразилась Юка. — Что ж, ты всю ночь просидишь один в лесу?
— Думаешь, я боюсь?
— Не в этом дело!… Но как это так — одному, в лесу… И спать же нужно, есть…
— Не умру. Зато ночью он нас не найдет. А найдет, пусть только сунется. Он ночью ничего не видит, а Бой не промахнется, так даст прикурить — будь здоров…