Небо с овчинку
Шрифт:
— Слушай, привидение, если ты не сбежало, — громко сказал он. — Я оставлю на плетне записку, ее нужно немедленно передать Антону.
Вероятнее всего, таинственный вестник убежал, но Федор Михайлович все-таки написал на листке бумаги несколько слов, засунул листок в надтреснутый кол плетня и пошел в контору.
Как только дверь за ним закрылась, из-за плетня протянулась рука, схватила записку и исчезла. Потом из густого куста сирени осторожно выбрался Семен-Верста, пригибаясь, перебежал шоссе и скрылся в лесу. Коровы уже разбрелись в разные стороны,
Время, говорят, лучший врач для душевных ран, но этот врач оказался более нужным Семену-Версте для ран телесных. Эту ночь он спал на животе, так как следы отцовского внушения не позволяли повернуться на спину и даже на бок, Обида на ребят оказалась не такой стойкой и памятной. Тем более, что вопреки его ожиданиям ребята над ним не смеялись и вовсе его не сторонились. Вот и сегодня эта приезжая девчонка, хотя она, конечно, в курсе, сама заговорила с ним, как будто ничего не случилось. Да и другие ребята тоже… В конце концов чем они виноваты, что он ту клятую сумку взял, а потом батько его отодрал? Они же говорили вообще, а не чтобы сумки красть… Ну и что, если он надуется и будет ходить один, как сыч? Не с кем будет и слова сказать. И так целый день коровы да коровы, будь они неладны…
Он был на опушке леса, когда проезжал автобус, увидел приехавшего Федора Михайловича и вспомнил просьбу Антона сказать о нем, но не выдавать, где он прячется. Загнав коров подальше в лес, Семен пробрался к хате Харлампия и спрятался в густой сирени. Он решил на глаза не показываться. Крикнуть, что нужно, и убежать. А то начнутся спросы да расспросы, он не выдержит, расскажет, а потом этот дядька, наверное, заведется с Митькой и запутает Семена, потому что он рассказал. Нет, лучше без всяких. Хватит с него инициативы. Сказал, и все, а там пускай сами разбираются как хотят…
Он только слишком глубоко залез в куст, крикнул, но не сумел сразу выбраться, а потом побоялся, что Федор Михайлович его увидит и догонит. Поэтому он затаился и ни словом не отозвался на все обращения. И так получилось даже лучше — в руках у него была записка, а передать ее Антону — пустяковое дело.
Антона не оказалось в его тайнике под скалой, и, сколько Семен ни кричал, Антон не отозвался. Коров пора было гнать домой, и Семен направил их кратчайшей дорогой к селу. На полдороге его встретили Юка и Толя, который сразу же по приезде снова стал неразлучным спутником Юки.
— Слышь, ребята, — сказал Семен, когда они поравнялись, — а тот дядька приехал…
— Какой дядька?
— А тот, шо с Антоном.
— Ты ему рассказал?
— Не… сказал только, шо Антон ховается и шоб его не шукали.
— И все?
— А шо?
— Боже мой! — всплеснула Юка руками. — Почему ты такой глупый?!
— А шо? — тупо повторил Семен. — Он ось записку написал…
Юка схватила записку.
«Антон! Какую ты бы там ни затеял игру — в индейцев, Робинзонов, сыщиков и разбойников, — бросай все и немедленно возвращайся. Через два часа мы должны выехать в Киев.
— Он думает, это игра. Ничего себе игра! Бежим скорее!
Юка и Толя побежали.
Семен смотрел им вслед, и в нем снова опарой поднималась обида. Тоже умные, воображают… Пускай делают теперь сами что хотят, а его, Семена, дело — сторона.
В этом решении он окончательно утвердился, когда возле самого села встретил участкового.
— Слышь, — остановил его участковый, — ты там коров пасешь, по лесу ходишь. Не встречал пацана с большой черной собакой? Вчера или сегодня?
Семен удивленно открыл рот и тотчас захлопнул его.
— Не, — сказал он, — не встречал.
— Может, слышал про него? Знаешь, откуда он?
— Ничего я не слыхал и не знаю… Куды, шоб тебя! — заорал он и хлестнул кнутом комолую корову, хотя та и не думала никуда уходить, а спокойно брела за остальными.
Просто Семен заторопился уйти, чтобы избежать дальнейших расспросов. Надо держаться подальше. Если уж милиция за это дело взялась, значит, хорошая каша заваривается. И нечего ему в ту кашу лезть! Хватит с него! Еще про сумку дознаются…
Юка постучала в дверь конторы и распахнула дверь:
— Извините, пожалуйста, нам нужен дядя Федя.
Федор Михайлович поднял голову:
— Ага, на этот раз не загробный дух, а депутация живых… Что ж, не буду отпираться: я — дядя Федя.
— Ой, как хорошо, что вы приехали! А то тут такое делается, такое делается — просто ужас!…
— Что же именно делается и где Антон? Почему он не пришел сам?
— Он не может! Если его Митька подстережет, он же застрелит…
— Что? — Федор Михайлович поднялся. — Какой Митька? Кого застрелит?
— Боя застрелит и Антона побьет… Ой, пожалуйста, не будем больше разговаривать, пойдемте скорее! Я вам все по дороге расскажу…
— Извините, Вячеслав Леонтьевич, — сказал Федор Михайлович, — вы же слышали…
— Может, мне с вами, помочь?
— Зачем? Я самбист, накостыляю любому Митьке, если он не чемпион… Ну, ведите, вестники бедствий!
Размашисто шагая, Федор Михайлович выслушал историю несчастий, которые одно за другим свалились на Антона, как только он остался один.
— Ну-ну, — сказал он наконец, — тоже мне рыцари-антихламовники… За такую сопливую самодеятельность надирают уши, а то место, откуда растут ноги, потчуют березовой кашей. Ваше счастье, что я принципиальный противник рукоприкладства… Далеко еще?
— Уже близенько, может, с километр осталось или меньше.
Они не прошли и четверти километра, как показался бегущий навстречу Сашко. Далеко отстав от него, ковылял маленький Хома.
— Скорей! Скорей! — на бегу прокричал Сашко. — Там Митька… Митька на остров поехал…
Федор Михайлович побледнел и, сжав кулаки, побежал. Он только поравнялся с маленьким Хомой, как впереди, со стороны озера, прогремел выстрел и почти тотчас второй.
18