Небо в алмазах
Шрифт:
Первые же вопросы «товарища майора Колпакова» его совсем успокоили. Стало ясно, что милиция ищет Верку, пропади она пропадом… Лев размяк и готов был расколоться, но он действительно не знал, где она. Если ее нет в театре, нет в комнатке на Арбате и нет в его квартире, то ее вообще нет в Москве. А если ее нет в Москве, то она где?
Бармин торопливо пересказывал Малышу детали своих встреч с актрисой, и вдруг его осенило:
– Я все понял, товарищ майор! Она мечтала бросить все и поселиться в домике у Оки. У нее сейчас жизненная трагедия и она захочет именно там пережить душевную боль.
– Какая
– Так я же ее бросил и женюсь на другой. Кстати, майор, я вас очень прошу не сообщать моей невесте об этой актрисе. Она вообще ничего не знает… Обещаете?
– Я-то обещаю, но капитан у меня очень говорливый… Пойдемте в спальню, остановим его.
Аркадий стоял лицом к стене… Он так и не провел никакого допроса. Единственное, что он успел сказать за это время: «Оденьтесь. Я отвернусь».
Действительно, он же не мог с ней серьезно разговаривать, когда она возлежит под простыней, которая так подчеркивает все, что отвлекает от работы… И он отвернулся к стене, только потом заметив, что на ней большое зеркало.
Елизавета, конечно, понимала, что он ее видит, но не отошла в сторонку, где можно все делать не отражаясь. Наоборот, она одевалась медленно, со вкусом… И он мог бы зажмуриться, но не стал этого делать. Хотел, да не смог.
Когда Малыш с Барминым вошли в спальню, Лиза была уже при полном параде, а Аркадий как провинившийся школьник все еще стоял лицом к стене.
Малыш сделал вид, что не понял мизансцены:
– Вы еще не начали допрос, капитан? Вот и хорошо. Тут дело тонкое, а вы могли лишнее выболтать. Лиза у нас невеста и ей незачем знать про Веру Заботину. И про то, что Бармин до последней недели крутил любовь с актрисой, а потом предал ее. Элементарно бросил и решил жениться на богатенькой…
Это только кажется, что для отдыха нужна полная тишина, покой и созерцание природы. Нам хорошо там, где мы привыкли.
Только первые дни пустынная деревня умиляла Верочку. Еще и неделя не прошла, а ей, привыкшей к уличному гаму, к толчее и тысячам встречных глаз, вдруг стало неуютно.
В середине дня, сама не зная зачем, Вера пошла на дальнюю окраину деревеньки Раково, где обитали оставшиеся еще местные жители. Ей просто захотелось познакомиться, увидеть новые лица, услышать новые голоса. За пять дней она успела подружиться с Натальей, даже полюбить ее. Они с таким удовольствием раскрывали друг другу душу, что почувствовали себя роднее самых близких родственников.
Но во всем нужна мера. Вчера вечером Верочка почувствовала, что очередная исповедь ее утомляет. Наташин голос стал даже раздражать. И только потому, что он был за эти дни единственным.
Вера специально не сказала подруге о своем походе. До вечера надо от нее отдохнуть, а потом опять можно будет со смаком трепаться за жизнь.
Имя у старика было подходящее. Деревенское имя – Макар. Возможно, и отчество было такое же исконное, от земли, но узнать его так и не удалось. Старик упорно убеждал: «Зови меня, дочка, попросту – дед Макар. Мы, Верочка, люди простые и к отчествам не привыкшие».
Было непонятно, откуда он узнал ее имя. Но это было первое и самое маленькое удивление при разговоре со стариком.
– Глаза у тебя, дочка, очень печальные. Уныние в них глубокое, кручина. Или жених тебя недавно бросил?
– Я сама его бросила! А откуда вы про это знаете?
– Чувствую… Вот ты не удивляешься, как старики про погоду точно говорят? Вернее, чем всякие ученые. Думаешь, что у них кости ноют и оттого они дождь чуют? Вот и не так. Я погоду чую не костями, не телом, а мозгами. Что-то в голове само выстраивается и приходит нужная мысль… Да не в погоде дело. Я вот про тебя все знаю. Пустым человеком был твой жених. И не жених он вовсе. Ты сама про него так думала, а он даже про любовь ни разу не сказал. Ведь так?
– Все так, дед Макар!
– Он тебя использовал так, для телесного удовольствия. Но ты об этом не жалей. Ты теперь битая и цена твоя, как у двух небитых… Скоро встретишь ты дельного человека. Настоящего, без фальши. Сначала его детей приласкаешь, а потом и своих от него заведешь.
– А почему у него дети? У него жена была? А зовут его как?
– Ишь ты, шустрая какая! Имя ей подавай. Хорошо, хоть адрес не спросила… Я же не депутат какой, чтоб сочинять. Чего не знаю, о том не говорю. Я уж что говорю, то точно будет…
Дед Макар случайно сказал о депутатах. Ни одного из них он в глаза не видел. Да и слышал о них по своему старенькому приемнику не часто. Там все больше музыку передавали. Дерганную и с глупыми словами… Но он этих людей чувствовал. Как и всех других. Как и всю Россию, страну, где все не через то место делается.
Неуемный мы народ. Все хотим сотворить нечто особенное и на полную катушку. Уж если врагов ищем, то полстраны в Сибирь загоним. Если воруем, то от души. Но когда любим или дружим, то уж в полном ослеплении. И последние штаны готовы отдать, и последний огурец разрезать… Нет, другим нас не понять. И как, если мы сами себя понять не можем. Говорим, что русские долго запрягают. Правильно! Но это если на работу ехать. А если к бабам или за водкой? Вот и разберись тут…
Устав от мыслей за всю державу дед Макар взглянул на притихшую Веру.
– Ты поспеши, дочка, к своей избе. Гости к тебе должны приехать.
– Это он?
– Кто?
– Ну, тот, о котором вы говорили. С детьми и без жены.
– Нет, Вера, это не он. Но без разговора с этими гостями ты своего не встретишь.
– Вы это точно знаете, дед Макар?
– Не знаю, а чувствую… А еще я чую, что будут они тебя уговаривать сделать то, что ты не хочешь. Так ты не поддавайся. Стой на своем!
Улица в Раково была одна, но не прямая, а с поворотами и пригорками.
Верочке очень хотелось верить в то, что сказал дед Макар. Но сомнения одолевали, превращая все в добрую стариковскую шутку. За последним поворотом, взобравшись на последний пригорок, она поверила окончательно: около ее избы стояла машина. Значит, к ней приехали гости. Значит и все остальное правда!
На дворе за столом около кустов сирени сидели трое. Двоих Верочка знала. Это Наташа и риэлтор Аркадий. Третьим был огромный, но совсем не страшный мужчина. У него были добрые и смущенные глаза.