Небо в огне
Шрифт:
Чем же привлекла читателя эта небольшая повесть? Доверительностью ли рассказа, на редкость подкупающей искренностью? А может, художнически сконцентрированными доселе малоизвестными событиями и факсами? Или яркостью характеров героев? Броской пластичностью словно бы вылепленного пейзажа?
Но прежде чем ответить, припомним одну примечательную особенность пилота: у летчика угол зрения шире, чем у людей других профессий. Пилот должен видеть не только то, что находится перед ним, но и одновременно захватывать глазами „чуточку с боков“.
Это своеобразие видения
Личность рассказчика и главного героя книги „Небо в огне“ нерасчленимы. Перед нами характер, симпатии к которому проявляются сразу. Мы узнаем его в кругу друзей, в боях с вратами, наедине с самим собой. Видим его сомневающимся и торжествующим, умеющим ценить добрую шутку и подтрунивающим над самим собой. Это отважный человек с отзывчивым сердцем, добрый к друзьям и непримиримый к врагам. В книге он раскрывается как личность незаурядный летчик. Но только ли летчик? Скорее всего это обобщенный образ человека нового мира. Именно он, этот простой советский человек и воин, не согнувшись, не расслабившись, выдержал горечь неудач и поражений первых лет войны, опрокинул затем врага и добил его в собственном логове.
Каждый из героев этой повести обладает своим точно и мастерски выписанным складом характера — будь то штурман Евсеев, стрелок Китнюк или радист Заяц, составляющие экипаж самолета. Вася Челышев и многие другие, живо нарисованные персонажи повести. Каждый из них приходит своим путем к тому высокому, проявлению духа, который объединяет их всех в когорту патриотов. Автор стремится добраться до глубины нравственности, тех запасников души, которые позволяют его героям в невероятно трудных ситуациях до конца сохранять мужество и отвагу.
Писатель продолжает работу над своей книгой. И мы еще встретимся с героями, которых полюбили за чистоту душевных помыслов и сердечность, доброту к людям и гуманность, смелость и бескомпромиссность в борьбе. За то яркое проявление души советского человека, имя которому — мужество.
Николай ВЕЛЕНГУРИН
Три смерти
Война идет уже восьмой месяц, а я сижу в тылу. В Ташкенте. Летаю. Вожу грузы, почту, пассажиров. Все как и в мирное время. Очень неприятно и стыдно перед теми, кто уже там — на фронте.
Многих здесь война как будто бы и не касается. Она далеко. И к тому же скоро кончится. У нас пушки, ворошиловские залпы и все такое, а фашисты вон, как пишут в газетах, уже танки закапывают в землю: горючего не хватает.
Так успокаивали себя люди, сидя вечерком за чашкой чая или гуляя по ярко освещенным улицам города, мимо витрин и магазинов с одеревеневшими манекенами, мимо дверей ресторанов, из которых то и дело выплескивались на булыжную мостовую грохот джазовой музыки
Вчера я узнал печальную весть: погиб мой славный друг, наш общий любимец Саша Чинов. С первых же дней войны он попросился на фронт. Его не пускали. Он настоял. И вот летел на "ПО-2", подбили, взяли в плен. Пытали. Умер Саша героем. Давно ли вместе ходили на рыбалку, ночевали в отдаленных портах и соревновались, кто больше сделает рейсов, перевезет пассажиров и грузов.
Война обнажила людей, и каждый предстал перед взором не только другого, но и перед самим собой таким, каков он есть на самом деле, а не таким, каким казался прежде. Ну, кто, например, мог подумать: Саша Чинов, тихий, незаметный парень, и, пожалуйста, оказался героем! Да еще каким! Из уст в уста передавалась о нем молва. Наши" отбили, освободили пленных, на чьих глазах пытали героя, захватили карателей, но Саша был уже мертв. Немцы жгли его на огне, пытаясь узнать, где штаб армии, а он умер, ничего не сказав.
Или вот летчик Грызлов. На вид солидный, мужественный, с квадратным "волевым" подбородком, командир тяжелого четырехмоторного корабля. А как он вел себя, когда его посылали обслуживать фронт? Даже вспомнить стыдно: в Москве, в штабе дивизии, чуть не валялся в ногах у начальства. Плакал. Просил. Умолял: "Пошлите на тыловую работу! У меня же дети, жена!"
Фронт изгибался, трещал по всем швам, солдаты захлебывались в крови, отражая удары врага. Не хватало снарядов, патронов, винтовок.
И уставший до смерти командир авиационной дивизии, с небритыми, впавшими щеками, потерявший разом семью, сон и покой, сказал, брезгливо вглядываясь в квадратный "волевой" подбородок:
— Вы будете возить оружие к передовой. В случае неповиновения — под трибунал. Идите.
В громадном и неуклюжем транспортном самолете "Г-2" летчики сидят открыто, как в лодке. Поэтому все, что делается на земле, с высоты трехсот метров видно хорошо. Подлетая к полевому аэродрому, сооруженному наспех возле передовой, увидел Грызлов полыхания взрывов, столбы дыма, а в воздухе, почти у самой земли, воздушную карусель. Пять фашистских истребителей гоняли "ишачка".
С земли уже махали Грызлову: давай, давай! Садись скорее! Снаряды на исходе, нужны патроны для пулеметов!
Не сел Грызлов. Стал разворачиваться, хотел уйти. Но один из "мессершмиттов" оторвался от строя, спикировал и скрылся где-то за хвостом, явно заходя в атаку. Тогда вне себя от ужаса Грызлов убрал обороты моторов и пошел на посадку куда глаза глядят. Трахнул колесами по деревенской уборной, сшиб, разнес в щепки древнюю бревенчатую хатенку, свалил амбар и запахал тяжелыми шасси картофельное поле… В конце пробега самолет завалился в болотистую балочку и, ткнувшись носом в обрыв, замер, нелепо подняв в дымное небо громадный алюминиевый хвост.