Небо в зеленой воде
Шрифт:
То, что Я - Элиза никогда бы не совершила, затуманенная больной любовью, Я - Арина проделала бы с удовольствием. Первобытная ярость захлестывала и трясла меня, это был какой-то приступ сумасшествия.
– Арина, - гаркнул Даниэль, не отпуская меня, за секунду до свершения непоправимого, и я увидела отражение своего обезумевшего лица в его холодящих душу глазах. Через куртку по предплечьям и дальше вверх по телу заструилось нечто постороннее, но при этом такое знакомое и умиротворяющее, как лошадиная доза успокоительного. Сопротивляться этому было возможно, но я не хотела. Я лишь замерла, ничего не соображая.
Меня перестало трясти, напряженное тело расслабилось. Доли секунды хватило на то, чтобы понять, что это часть силы моего
Через минуту, когда мое состояние пришло в норму окончательно, англичанин отпустил меня и сделал шаг назад, не отрывая взгляда. Но связь нашей энергии не прошла даже при обрыве тактильных ощущений, я по-прежнему чувствовала, что он здесь, рядом, близко-близко, внутри. Ладони наших рук, раскрытые навстречу друг другу были визуальным тому доказательством.
– Убирайся, - устало приказала я, имея в виду его энергию внутри меня. Тело, явно не приспособленное к таким вспышкам безумства, стонало ломотой во всех конечностях.
Англичанин отошел к бортику и облокотился на него локтями. Его частички побежали в обратном направлении, пока не исчезли где-то в пространстве за границей моего тела.
Только тут я смогла осмотреться. Нас окружали шапки движущихся снежных гор, а далеко внизу виднелась такая живительная и родная осень, с этой высоты казавшаяся запертой на дне глубокого колодца ледяной зимы. Канатка продолжала медленно продвигаться к своей цели. 'Кстати, куда мы едем?' - возникла первая за полчаса осознанная мысль.
– Прости, - сдавленно произнес Даниэль.
– Я знаю, что... хотя, черт, за что я извиняюсь, это был не я, это случилось очень давно. Ты вообще можешь себе представить, что такое пять веков для срока давности преступления?
– Вопрос был риторический, и я безмолвствовала.
– Я живу с этим так долго, с тех пор как вспомнил. Это как каменная плита на моей могиле, - его голос звучал как всегда спокойно, и только глаза выдавали разъедавшую изнутри горечь.
– У меня и могилы-то не было, оставшуюся кучку пепла развеяло по ветру, - кинула я в него словами. Он промолчал.
Мы неотрывно продолжали смотреть друг другу в глаза, и мне пришло в голову, что нормальные люди не способны на такой длительный визуальный контакт, не отрываясь, не моргая, не переводя взгляд.
– Зачем ты отправил этот рисунок? Зачем спровоцировал погружение? Ты что, садист, тебе захотелось, чтобы я еще разок сгорела в костре как ведьма по твоей вине?
– высыпала я на его голову лавину обвинений.
– Ты все равно бы вспомнила, рано или поздно, это твое прошлое, и от него никуда не скрыться, я лишь ускорил процесс, - он перевел сбившееся дыхание.
– Я нарисовал тебя еще в юности, после того как оказался в той жизни, после того как понял, что натворил. С тех пор я рисовал тебя бесчисленное количество раз, порой я даже не отдаю себе отчета в том, что снова изображаю по памяти черные волосы и огромные зеленые глаза, с ними, как и в этот раз, я узнал бы тебя в любом теле. Я уничтожаю все, что рисую в состоянии такой маниакальной одержимости. Та юношеская неопытная картинка - единственное, что сохранилось. В настоящем я увидел, как ты боишься меня, боишься потому, что можно убить, можно умереть самому, но душа...душа помнит все. Теперь, когда ты пробудилась, нам никуда друг от друга не деться, и я знал, что ты вспомнишь, кем я был для тебя, и что с тобой сделал, я не хотел томительно переживать каждую минуту, настороженно ожидая, когда же ты погрузишься именно в ту жизнь. Это могло произойти через неделю, а могло и через годы. Пойми, я и так живу с этим очень
Тележка остановилась в конечной точке назначения. Ею оказалось засыпанное снегом высокогорье, отсюда лыжники начинали свои крутые и извилистые спуски. Некоторые из немногочисленных туристов с недоумением оглядывали нашу странную парочку в довольно легкой одежде и без горнолыжного снаряжения. Мы, не сговариваясь, вышли из подъемника и направились туда, где было меньше всего людей - вдоль обзорных площадок по узкой тропке.
– Я там так... тебя...
– вымолвила я, едва ли не давясь предложением, которое не сумела закончить.
– Даже и не думала, что подобные чувства на самом деле имеют право на существование - это ни с чем не сравнимо, какой-то гипноз и одержимость в одном флаконе, - вспомнила я погибавшую, но продолжавшую защищать Тео Я - Элизу. Собственные уши неприятно резануло словами, звучало все это глупо, как в дешевом бульварном романе, но я не могла ничего с собой поделать, теперь, обретя часть своего прошлого, приходилось смиряться с некоторыми последствиями в настоящем.
– Почему ты это сделал? Почему отдал в руки инквизиции и обрек на смерть? За что?
– задала я самый важный вопрос, хотя наиболее важен он был скорее для Я - Элизы, нежели для Я - Арины. Затуманенным взглядом Даниэль рассматривал искрящийся вечно лежащий на вершинах снег.
– Как бы это извращенно не звучало, но мы с тобой рождаемся совершенно разными, не только внешне, но и с разными характерами, душевными качествами. Внутренняя сущность остается прежней, но вот ее инкарнации могут быть самыми разнообразными. В пятнадцатом веке я не отличался ни умом, ни смелостью, ни какими либо еще примечательными качествами. К тому же религиозность помешала понять тебя, до конца поверить, я действительно подумал, что ты ведьма, а так как понял, что я такой же, решил не дожидаться, когда меня разоблачат и казнят. Я рассказал о тебе священнику, представив все в таком свете, будто ты заколдовала меня, частично я даже верил в это, ведь все необъяснимое, загадочное и мистическое стало происходить со мной только после встречи с тобой. Внутреннюю силу я принял за демона, вселившегося в меня. Я изначально был слишком глуп и труслив для тайны, возложенной на меня.
Затем я сбежал с проезжими бродячими артистами подальше от города, подальше от тебя. С каждым днем твое влияние ощущалось, все слабее, но наступил момент, когда, двигаясь через пустынную равнину, я не смог сделать больше и шага. Меня тянула обратно твоя половина силы, не отпуская, не давая идти дальше, я как собака на привязи пытался дергаться, но быстро понял, что заковавшие меня путы разорвать нельзя. Циркачи, недолго посмеявшись надо мной, уселись в повозку и уехали, оставив одного. Еще немного посопротивлявшись, я твердо осознал, что двигаться вперед не могу, словно добрался до стенки невидимого купола, накрывавшего меня. Идти становилось возможно, лишь развернувшись немного влево или вправо, но затем связь снова останавливала меня, не давая удаляться от тебя больше, чем на определенное расстояние. В общем, несмотря на скудоумие моего тогдашнего интеллекта, я все же догадался, что могу лишь двигаться вокруг тебя, как лошадь по арене, правда, громадной многокилометровой арене, не удаляясь на расстояние дальше длины 'веревки'. Только вот не учел, что наша связь гораздо прочнее любой веревки и даже самых толстых стальных канатов.
Я совершил еще одну неудачную попытку вырваться, когда, почти истощенный, вспрыгнул на проходящую мимо повозку, но проехал ровно длину допустимого удаления, а потом меня сдернуло и шмякнуло оземь. Тогда я всем сердцем возненавидел тебя, уверившись в том, что твое колдовство держит меня. Развернулся и пошел в ту сторону, куда сила меня допускала. Шел, не разбирая дороги, стараясь лишь держаться насколько возможно дальше от ощущения твоего присутствия, в конце концов, заблудился и совершенно обессилел.