Небо Валинора. Книга первая. Адамант Хенны

Где-то на берегах Минхириата, начало лета 1722 года по летоисчислению Хоббитании

Человек лежал на спине, лежал в мелкой воде, где песчаный пляж лениво лизали языки прибоя. Волны набегали на тело, толкали в плечо, словно забияки: уходи отсюда, уходи, ты не наш, тебе место на суше!

Грудь лежавшего медленно вздымалась и опускалась, тело – сухое и жилистое – облепляли мокрые холщовые рубаха и порты. Ноги босы, пояса нет. Лицо – бледное,

со впалыми щеками и твёрдым, решительным подбородком – от уха до уха заросло седой бородой, хотя человек отнюдь не выглядел стариком.

Он лежал в прибое и дышал – хрипло, с присвистом. Глаза оставались закрыты.

Откуда он тут взялся – выплыл сам? Но места вокруг пустынные, доставшийся племени ховраров Минхириат – да и более южный Энедвейт – до сих пор заселены скудно и редко. Скорее всего, свалился за борт с проходящего корабля – они-то здесь плавают довольно часто, направляясь из Серых Гаваней к устью Андуина и дальше на юг, в ближний Харад.

Свалился за борт и каким-то чудом добрался до берега, да, не иначе. Не сам же Оссё его сюда вынес!

Наконец лежавший зашевелился. Медленно перевернулся, опёрся на локти, откашлялся трудно и сипло. Кое-как поднялся, пошатываясь, повернулся к морю.

Гладь спокойна, плывут вдалеке облачка. В Минхириате начало лета, благодатное время. Далеко ещё до сезона бурь, а весенние грозы только недавно отгремели. Чиста водная гладь, чиста небесная лазурь, лишь мелькают над волнами чайки да у самого берега плещется какая-то рыбья мелочь.

Человек глядел на море, по-прежнему тяжело дыша. В глазах застыло недоумение, словно он не мог понять, каким образом тут очутился и кто такой он сам.

Внезапно ясный горизонт искривился – море тяжко вздохнуло и взбугрилось гигантской прозрачно-зелёной волной. Человек, оцепенев, смотрел, как от берега отхлынула вода, как навстречу ему, не торопясь, катится пронизанная солнцем толща, увенчанная плюмажем белой пены, словно воин в полном облачении. Ветер начал стремительно крепчать, серые грозовые облака возникали в зените словно из ниоткуда.

Человек попятился, затем, спотыкаясь, побежал и остановился, только вскарабкавшись на невысокий, поросший травой прибрежный откос.

Оглянулся – но море, потеряв его, словно потеряло к нему всякий интерес. Водяная стена, надвигавшаяся на землю, расточилась так же внезапно, как и возникла, и набежала на берег обычной шипучей волной. Ураганный ветер утих, сменившись обычным бризом, и солнце как ни в чём не бывало пускало по воде ослепительные блики.

Человек наморщил лоб, потряс головой, словно силясь понять, не привиделось ли ему это всё – и, наконец, раздражённо махнув рукой, побрёл прочь от моря, туда, где вилась едва заметная тропка.

Цитадель Олмера, июнь 1732 года, десять лет спустя

Тьма катилась с востока, с востока,

с востока. Вечер вступал в свои права, по всей Цитадели вспыхивали огни. За десять лет, что минули со времён падения Олмера Великого, тут многое изменилось. Пролегли дороги, встали городки, разбежались от них мелкие деревеньки. Лихой народ по-прежнему обретался в этих краях, но набеги сделались редкостью. Не на кого тут стало особенно нападать – истерлинги, как и множество иных племён, поменьше, ушли на запад, да так и осели там, на новых землях, захватив немалую добычу.

Горбун Санделло, правая рука Олмера Великого, сидел у огня в молчании. Из дикого камня сложено подобие очага – на свежем воздухе, как он привык, подле его одинокого и пустого дома. Чёрные одежды, скрип кожаных ремней, привычная тяжесть доспеха. На коленях – слегка изогнутый воронёный меч-симитар с расширенным концом, вдоль обуха тянется ряд колец, продетых в отверстия, что пробиты прямо в стали.

Рука, сухая и морщинистая, стискивала нечто, висящее на шее горбуна, на прочной стальной цепочке. Глаза Санделло были закрыты плотно-плотно, вокруг них собрались многочисленные морщины. Казалось, он вообще не дышит.

Пальцы, обхватившие загадочное нечто, слегка подрагивали.

Наконец горбун с шипением выдохнул, с явным усилием разжал пальцы. Осторожно снял цепочку – на ладонь ему легло кольцо тусклого жёлтого металла.

– Ты не обманываешь? – скрипучим шёпотом проговорил он, глядя на кольцо так, словно ожидал ответа.

Жёлтый ободок лежал на его руке, недвижный, мёртвый.

Горбун ниже нагнул голову, тяжело задышал.

– Будь ты проклят, если обманул, – прошипел он. – Globatub lat, urkat!

Кольцо, конечно же, ничего не ответило.

Однако сам Санделло, поднявшись, решительно повесил цепочку обратно на шею и зашагал к коновязи.

Хорнбург, Роханская марка, 12 июня 1732 года

Что может быть лучше дороги домой? Предвкушения отдыха и долгожданного веселья? Что может быть прекраснее снежных громад Мглистого хребта, поднимающихся по левую руку, и закованных во льды пиков Белых Гор – по правую?

Ты выдержал, ты выжил, и не просто выжил – ты победил!

Привольные степи, что остались позади, щедро политы кровью. Там кипели жестокие схватки – дунландцы и хазги не сдавались и не бежали, и принуждали держаться ховраров, которые в иное время были б не прочь встать под твёрдую руку молодого короля Эодрейда.

Но теперь всё позади, и войско вставало на отдых в Хелмском ущелье. Всего два года минуло, как Рохан вернулся сюда: молодой король Эодрейд отчаянным натиском взял главный оплот закрепившихся в Вестфолде ховраров.