Небратья
Шрифт:
– Подожди, Оленька, еще не все потеряно, – прохрипел Виктор Юрьевич, судорожно отыскивая нужный номер в сотовом телефоне.
Но дым сгущался. Мужчина начал кашлять непрекращающимися очередями, чуть не вывернулся наизнанку, выронил телефон, нагнулся, чтобы поднять. Голова у него закружилась.
В густом дыму еще блуждали какие-то силуэты. Стонала женщина, кто-то полз на коленях к окну, чтобы разбить стекло. Он вышиб его кулаком и отшатнулся, когда снаружи в танцзал ворвалось новое облако дыма. Движения людей становились заторможенными, судорожными. В пространстве, наполненном дымом,
Снаружи возле Дома культуры уже никого не осталось. Убийцы разбежались.
Пламя охватило наружные стены, жадно вылизывало горючие материалы облицовки, приближалось к крыше. Над Домом культуры зависло ядовитое облако дыма.
Пожарники прибыли только через десять минут. Завывая сиренами, две громоздкие машины вырулили на площадь и помчались к горящему зданию. Еще несколько минут у спасателей ушли на то, чтобы развернуть брандспойты и занять позиции.
Здание не рухнуло. Оно было деревянным, но имело определенный запас прочности. Сохранились перекрытия, опоры, а вот стены выгорели почти полностью.
Не менее получаса потребовалось пожарным на то, чтобы сбить пламя. Запах гари стремительно распространялся по окрестностям. Подходили зеваки, не знавшие страшной сути этого дела, толпились в отдалении, оживленно обсуждали происшествие. Дескать, давно пора спалить это старье и построить что-нибудь новое.
Танцзал почти не выгорел, хотя стены сильно пострадали. Несущие элементы крыши сохранились, угрозы обрушения не было. Только через час у пожарных появилась возможность войти в обгоревшее здание.
К этому времени на площади собралась внушительная толпа. Полиция оцепила место происшествия, никого не пропускала без высочайшей санкции.
За кордонами теперь уже раздавались рыдания. Видимо, люди знали, что в сгоревшем здании находились их близкие. Кто-то ругался с милицией – почему им не дают пройти?
Подъехали несколько машин, в том числе с номерами СБУ. Полным издевательством в этом автопарке выглядели кареты «Скорой помощи». Кого тут спасать и лечить?!
Пожарные осторожно входили в здание. Обгоревшие конструкции пока держались. В холле выгорел пол, частично стены.
Самое страшное ожидало всех в танцевальном зале. Здесь никто не обгорел, пламя не успело сюда перекинуться, люди просто задохнулись. Их было около сорока человек.
Они лежали вповалку, кто как. Искореженные мукой лица – мужские, женские, вздувшиеся вены, выпученные глаза. Им нечем было дышать. Все отчетливо понимали, что сейчас умрут.
Пожарные бродили между телами, осторожно переступали через них, опускались на корточки, переворачивали тех, кто лежал ничком. В этой газовой камере не выжил никто. Люди умирали поодиночке, никому не нужные, всеми брошенные.
Лишь двое предпочли обняться перед кончиной. Седоволосый, но не старый мужчина лежал на боку, подогнув колени. Молодая женщина с изящной фигурой подползла к нему, обняла, прижала его голову к груди, да так и умерла. Она меланхолично смотрела в пространство. Ее красивые глаза затянула поволока.
– Боже правый, что же здесь произошло? – потрясенно пробормотал пожарный, побледневший, как призрак. – Невероятно!.. В это невозможно поверить.
А над
Глава 4
Орден, разумеется, капитану не дали, но о внеочередном отпуске начальство обещало похлопотать.
«Почему о внеочередном-то? – раздраженно думал Антон Горденко, покидая штаб части. – Уже очередной подкрадывается, а приятных новостей все нет».
Впрочем, в середине дня его опять вызвал командир отряда полковник Калашников, с торжественным видом протянул какую-то бумажку и заявил:
– Держи, капитан! Это приказ о твоем отпуске с завтрашнего дня. Десять дней. Больше, извини, не дам. Боевые задачи надо выполнять, знаешь ли. Так что забирай и катись на все четыре стороны, пока я не передумал. Можешь отпускные получить.
– А личный состав как же? – спросил Антон.
– Группа переводится на резервный режим несения службы, – ответил полковник и поморщился. – Это означает, что все получат пару дней отдыха, а за этим последует плотное проведение учебных занятий под руководством майора Антонова. Здесь не Украина, знаешь ли, в мирной стране живем. Твоим офицерам тоже предоставят отпуск… может быть. Если будут хорошо себя вести. Вопросы, капитан? Ждешь, пока я передумаю?
Антон откозырял и поспешил ретироваться.
Отряд спецназа дислоцировался на территории отдельного полка связи. Это была окраина Ростова. С одной стороны шумел ипподром, с другой возводился новый многоэтажный микрорайон.
К территории части примыкали несколько жилых пятиэтажек. В одной из них Антон и снимал однокомнатную квартиру. Он чувствовал себя дико уставшим и предпочел в такой тяжелый день не принимать эпохальных решений.
Капитан добрел до ближайшего магазина, купил кое-что по мелочи, поднялся в квартиру на пятом этаже, кивнул соседке, высунувшей нос. На что рассчитывает, непонятно. Напомаженная, зашпаклеванная, полгода не устает бросать на него призывные взгляды. Она ведь даже в присутствии Наташи подмигивала и поглядывала, хотя прекрасно должна была усвоить, какие женщины в его вкусе.
Он как потерянный блуждал по квартире, не зная, за что взяться. Обстановка в доме унылая, казенная. Полы давно протерлись, обои вспучились, на потолках в углу обозначилась паутина.
Украшал интерьер лишь огромный плюшевый медведь, разлегшийся на подоконнике – все, что осталось от Наташи, с которой они расстались три недели назад. Меланхолия до сих пор не проходила. Антон чувствовал щемящую грусть, когда смотрел на этого медведя.
Наташа была замечательной девушкой, служила связисткой в части. Ни семьи, ни детей – причем у обоих. Их роман был страстным, но недолгим. Он не мог ей дать ничего, кроме своей ужасной работы и скромной зарплаты. Временами капитан чувствовал, что и сама Наташа томится этой бесперспективной связью. Она по-прежнему приходила к нему, отмывала полы, боролась с грязью на кухне и в туалете. Да и ночами у них все было ладно, но он уже мысленно определил дату разрыва.