Небывалое бывает (Повести и рассказы)
Шрифт:
— Святую обитель злодей не тронет!
Поселились монашенки в имении Лыковой. Стали земные поклоны бить, читать без конца молитвы.
Прошла неделя, прошла вторая, присмотрелись монашенки, освоились.
Жить в монастыре за высокими стенами — это тоска тоской. Другое дело вот здесь, в имении. Речка бежит за откосом. Колышется рядом лес. В лесу и грибы и ягоды. Птицы поют на рассвете.
Живут монашенки в доме у Лыковой, отбивают земные поклоны, а сами о речке, о лесе думают.
Как-то
Вторая украдкой ходила в лес. И тоже о том проболталась. Принялись и другие на речку бегать. Начали в лес ходить.
Проклинают монашенки свою неволю. Заразились мечтой о воле. То соберутся они на лугу — песни поют мирские. Ночь наступит. Спать монашенкам давно пора. Не спится монашенкам что-то. Смотрят на звезды, сидят, вздыхают. То рассказы начнут о доме.
Стыдит их княгиня Лыкова:
— Ах вы такие, ах вы сякие! Так-то вы господу богу служите? Так-то земные поклоны бьете?
Не помогает.
Кричит на них Лыкова:
— Ах вы бесстыдницы! Ах вы безбожницы! Так-то вы святость свою бережете? Так-то службу несете царю небесному? Вот вам кары пошлет господь!
Не помогает.
Летят на монашенок, как град, угрозы:
— Не бывать вам в хоромах райских. Не слыхать вам пения ангелов. Гореть вам, грешницы, в пламени адовом. Вечные веки в кипящих котлах страдать.
Не помогает.
— Смиритесь, смиритесь! — кричит княгиня.
До того довела она бедных монашенок, что жизнь им теперь не в жизнь. Обозлились монашенки, сожгли имение и разошлись по домам.
Долго потом говорили люди:
— Разин спалил имение, Разин. Он и в наших местах побывал.
А Разин поблизости вовсе и не был. Прошел он где-то дальней совсем стороной.
Почему же так говорили люди?
В великом страхе живут бояре. Прячут свое добро. Кто в колодце его утопит, кто в погребах укроет, кто специальные ямы роет.
Боярин Квашня Квашнин спрятал свои богатства в навозной куче.
Доволен Квашня Квашнин:
— Вот я какой смекалистый! Кто же к куче навозной сунется?
Легко на душе у боярина. Охраняет навозная куча барское золото и серебро.
Однако прошла неделя, и забеспокоился вдруг Квашнин. Чудится все боярину, что кто-то его приметил, кто-то за ним следил.
Перепрятал боярин богатства в другое место. Зарыл на опушке леса у старого дуба под самым осиным гнездом.
Доволен Квашня Квашнин:
— Вот я какой смекалистый! Кто же к осам посмеет сунуться?
Легко на душе у боярина. Гудят возле дуба осы. Охраняют барское золото и серебро.
Однако прошла неделя, и забеспокоился вдруг Квашнин. Чудится все боярину,
Снова вырыл богатства Квашня Квашнин. Вновь перепрятал. Закопал у гнилых коряг, там, где водились змеи.
Доволен Квашня Квашнин:
— Вот я какой смекалистый! Кто же к гадючьему месту сунется?
Легко на душе у боярина. Шипят, копошатся змеи. Охраняют барское золото и серебро.
Снова прошла неделя, и опять у бедняги покоя нет. Чудится все боярину, что кто-то его приметил, кто-то за ним следил.
Вновь решил перепрятать добро Квашнин. Теперь уже наверняка. Теперь уже в самое верное место. Поволок серебро и золото в дремучий-дремучий лес.
— В медвежьей берлоге добро укрою. Вот я какой смекалистый! Кто же к берлоге сунется?
Только неласково встретил медведь боярина. Хватанул его лапой косматой. Тут и пришел Квашне Квашнину конец.
Лежит в дремучем лесу смекалистый. Прощай барское золото и серебро!
Боярин Кирилл Морозов был страшнее самого лютого зверя. Даже рычал по-звериному:
— Быдло! Холопья! Р-р-р-ры!
Бил он дворовых всем, что попадало ему под руки: палка — так палкой, оглобля — оглоблей, прут из железа — ударит железом.
А тут… Впрочем, судите сами.
Изменился совсем боярин. Пальцем людей не тронет. Косо не взглянет. Басом не крикнет. Не рыкнет, не плюнет и даже не дунет в их сторону. Кого ни увидит, кого ни встретит — первым же шапку скинет.
Вот чудеса какие!
Звал он раньше дворовых: Тришка, Епишка, Ермошка, Антошка, Сережка, а чаще всего — дурак.
Теперь же Тришка у боярина — Трифон, к тому же по батюшке — Трифон Евсеич, Епишка — Епифан Алексеич, Ермошка — Ермолай Спиридоныч, Антошка — Антон Капитоныч, Сережка — Сергей Сергеич. И, уж конечно, совсем позабыл боярин про слово свое «дурак».
Вот чудеса какие!
Раньше боярин был сущий боярин. В лености жил он и в праздности. Охоту любил Морозов. Ведрами брагу пил. Слуги его одевали. Слуги его раздевали. Чуть ли не с ложки его кормили. Пешком не ходил боярин. Важно в карете ездил.
Теперь же — ну просто диву дается народ. Одевается барин сам. Раздевается барин сам. Забыл про охоту. Забыл про брагу. Карету спалил, не ездит.
Другие заботы у барина. То колет дрова Морозов. То машет косой на лугу. То землю, согнувшись, пашет. Полюбил он крестьянский труд. Жить без труда не может.
Вот чудеса какие!
— Научил его Разин, — смеялись люди.
И правда, чем ближе подходило разинское войско к этим местам, тем становился боярин все более нежным, все более добрым, становился во всем примерным.