Нечаев вернулся
Шрифт:
Итак, он сейчас отправится к Кристин.
Даниель сел в такси и велел отвезти его на Монпарнас.
Он на всякий случай ощупал карманы. Все на месте: деньги, безукоризненные фальшивые документы. Впрочем, так ли они фальшивы? Там все было правильно, все данные гражданского состояния. Возраст, место рождения, рост, особые приметы отсутствуют. Его забавляло, что отсутствие, небытие оказывалось самым распространенным средством идентификации личности у представителей рода человеческого.
Он засмеялся, и таксист встревожился: может, ему чего-нибудь нужно? Да нет, ничего
Когда Кристин открыла ему дверь своей квартирки на улице Кампань-Премьер, он мгновенно понял, что ей все известно.
Ее выдавал взгляд, в нем можно было прочесть легкую растерянность и жалость. А еще смесь страха и ненависти. И складка рта не предвещала ничего ободряющего. Хотя она пыталась растянуть губы в некоем подобии вымученной улыбки.
Ему бы повернуться и уйти, но хотелось все разузнать. В подробностях. Любопытство, как известно, довольно скверная штука. Но без него жизнь потеряла бы свое очарование. В ней не осталось бы ни соли, ни просто смысла. А кроме всего прочего, он сам чувствовал в душе какой-то бесстрастный холодок и словно раздвоился. Его второе «я» собиралось понаблюдать за неким бессмысленным действом, уподобившись кинозрителю, который уже видел картину и заранее знает, какие ловушки и западни подстерегают беднягу-героя.
— Привет! — как можно веселее сказал он.
Совсем как киногерой, который сам устремляется в сети, раскинутые зловещей женщиной-вамп.
И вошел в квартиру.
Вне всякого сомнения, это мышеловка. И Кристин об этом знала. Если бы не так, не будь она сама здесь наживкой, она дала бы выход своей ярости. Оскорбляла бы его, потребовала бы объяснений, извинений. Плакала, орала бы от боли обманутых надежд. Но она тоже была холодна. И играла какую-то роль.
Здесь пахло чем-то довольно экстравагантным. Опасным, но эффектным.
Лет двенадцать назад, во время той истории с «Пролетарским авангардом», они, он и Кристин, можно сказать, жили вместе. Именно следя за ней, Пьер Кенуа напал на его след. Они схапали его однажды ночью на перекрестке улицы Кампань-Премьер и бульвара Распай, когда он выходил от нее. И Кристин была единственной, кто знал о том, что его приговорили к смерти, и о том, как ему удалось ускользнуть благодаря Луису Сапате.
Все эти годы Даниель продолжал с ней встречаться. Кристин приезжала к нему в Италию, Германию и в разные глухие уголки Центральной Европы. Однажды она добралась даже до Колумбии, когда он на время осел в Южной Америке. Они вместе ходили по музеям. Занимались любовью в Вене и Венеции. А в Праге после знаменитого сборища 1981 года у них выдалась незабываемая каникулярная неделя.
За все эти годы их долгое любовное сообщничество, стремление продлить видимость совместной жизни в пустыне насилия и смерти не могли привести ни к чему путному.
Если бы над ним устроили судилище, Кристин выступила бы свидетелем обвинения — этакая не поступающаяся принципами вдовица.
Он вошел в гостиную, приобняв ее левой рукой за плечо, но правую на всякий случай сунув под мышку, поближе к кобуре.
А про себя с грустью отметил, что отнюдь не удивлен ее теперешним поведением.
Его молодая подруга преподавала историю в одном из парижских лицеев. Она никогда не входила в первый эшелон боевых организаций. Но оказывала им разные услуги, поскольку не была на заметке в полиции. Явочные квартиры, доставка тайной корреспонденции, сбор сведений — она продолжала жить в исступлении борьбы под знаменем марксизма-ленинизма.
Конечно, ей требовалось замолить немало собственных грехов, да сверх того главный, изначальный: при оккупации ее отец был одним из самых рьяных коллаборационистов. Чем-то вроде главы оккупационной милиции в одном из районов, где действовали партизаны. Он был приговорен к смерти и помилован, поскольку суд над ним состоялся через несколько лет после Освобождения. И с самого детства она готовилась расплачиваться за этот грех. Надо было стереть пятно. Залить старую кровь новой. Насилием нынешним заплатить за былое. Таким образом «новое сопротивление», как говорили она сама и все фанатики, что ее окружали, должно было искоренить первородный грех французской буржуазии.
Однако Даниель разом покончил с экскурсами в психологию.
Было не до размышлений о психологических сложностях и змеином клубке родственных отношений.
Его левая рука соскользнула с плеча и прошлась вниз по телу Кристин.
Он ласково огладил ее грудь, бедро, талию, спину и задержался на ляжке. Пальцы нащупали легкую выпуклость застежки, поддерживавшей чулок и проступавшей сквозь юбку.
Так, значит, Кристин подготовилась к его приходу. Облачилась в доспехи любви, следуя старинным ритуалам их прежней близости.
Он повернул ее лицо к себе, поцеловал в губы, почувствовал, как она инстинктивно отшатнулась, но овладела собой и прильнула к нему, прикрыв глаза. Поцелуй с привкусом могильного праха. Но он воспользовался им, чтобы внимательно оглядеться, отмечая, заперты ли двери, есть ли место для возможного тайника.
Он отстранил Кристин, вгляделся в лицо с сомкнутыми ресницами. У нее был вид утопленницы.
— Кажется, ты уже готова, — прошептал он и вновь положил руку на застежку чулка.
Она открыла глаза, улыбнулась ему и проговорила:
— Я тебя ждала…
И осеклась, уразумев, что сказала слишком много. С чего бы ей его ждать? Не было и речи, что он придет сегодня. У них было назначено свидание через два дня и совсем в другом месте. Значит, с ней провели беседу, ее предупредили.
— Что они тебе сказали? — тихо спросил он.
Она попыталась уклониться. Он грубо встряхнул ее, и тогда она посмотрела ему в глаза:
— Правду, Даниель, только правду! — вскричала она.