Нечаянная радость
Шрифт:
Великим постом по всей семинарии из трапезной распространялся густой рыбный дух. Для поддержки сил и умственных способностей нас кормили выловленной в неведомых океанах рыбой минтай во всевозможных видах. Этого минтая я даже и сейчас часто вижу во сне. Вечером мы прохаживались около семинарии, и было видно, как в подвале шла беспрерывная работа. Там было устроено свечное производство. Там бродили лысые в синих халатах мастера и медленно вращались большие деревянные барабаны, наматывая тонкие коричневатые плети церковных свечей. А слева во дворе богоборческие власти устроили женскую консультацию с позорным абортарием. Окна там обычно не занавешивались, и всем было видно, какая дьявольская работа там производится.
Мне было дано учебное задание исследовать римские мученические акты первых веков христианства. Книга этих актов была издана в Германии на латинском языке.
– Стойте, стойте! – закричал вахтер. – Куда вы пошли?!
Старичок с портфелем, не обращая внимания на крики, продолжал удаляться.
– Стой, тебе говорю, дурак! – заорал разъяренный вахтер.
Старичок повернулся и мелкими шажками подошел к вахтеру. Посмотрев на него, он тихо сказал:
– Кроме того, что я дурак, я еще архиепископ Астраханский и Енатаевский.
Я впоследствии очень полюбил этого человека и его замечательные лекции по сравнительному Богословию.
Многим семинаристам родители присылали посылки и денежные переводы. Моя же мать была бедна и ничего мне послать не могла, и я, взяв у ректора благословение, подрядился ездить в загородную церковь и регентировать там хором. Голос и хорошие способности к этому у меня были. Священником в храме был молодой иеромонах, который приветливо принял меня и дал комнату на втором этаже церковного дома. Старый настоятель, недавно умерший, очень опасался воров-грабителей и везде, где надо и не надо, наставил железных решеток, задвижек, запоров и громадных крюков. И иеромонах отец Андроник дал мне первое послушание – снять все эти железные запоны. Вооружившись гвоздодером, я в поте лица трудился два дня и соорудил во дворе целую кучу железного лома. Второе послушание мне было дано насчет котов, которых сердобольная церковная стряпуха развела во дворе тьму тьмущую. Везде, куда не сунься, сновали эти мурлатые, хвостатые твари. Они обладали скверными, склочными характерами и постоянно дрались, вопя при этом гадкими жлобскими голосами. Отлов велся под лозунгом: «Жадность фраера сгубила!» На веранду церковного дома кидалась связка мороженого минтая, дверь во двор открывалась, и охотники затаивались в укромном месте. Привлеченный пикантным запахом малость подпорченной заморской рыбы котяра жадно устремлялся к ней, чтобы украсть привалившую на счастье добычу. Все они были ужасное ворье. В это время наружная дверь закрывалась, и на веранду выходили два ловца: батюшка с ведром и я с мешком. Метущегося в страхе пленника накрывали ведром и переправляли в мешок. Можно было наполнить котами только половину мешка, дальше, как говорил батюшка, создавалась критическая масса и в мешке возникала лютая драка. Эти мешки на машине увозил один прихожанин за послушание и выпускал на волю в лесу.
Наш церковный хор состоял из маломощных бабушек и одной пожилой дамы, певшей басом. К концу всенощной бабульки стихали и увядали, но я тряс их за плечи и призывал не срамить нашу православную церковь. И впрямь, бабульки оживали, и хор начинал звучать мощным гласом. Моя учеба в семинарии подходила к концу, и надо было мне уже присматривать невесту. Неженатого по канонам не рукопалагали в священники. В храме я приглядел одну девицу прихожанку. Это была настоящая гарная украинская девушка. Здесь был полный набор девичьих прелестей. При хорошем росте – карие очи и черные брови, румяные щеки и белозубая улыбка. При том еще русая коса толщиной в руку. Стал я к ней подъезжать, мол не желает ли она стать матушкой попадьей. И оказалось, что Олеся не прочь.
Перед свадьбой я устроил знатный мальчишник – прощание с холостой жизнью. Погуляли мы на славу в городской квартире у одного семинариста. Перепились в дым, подрались и устроили настоящую оргию. Я потом два раза ходил каяться к духовнику после этой безобразной пьянки. Потом была свадьба с Олесей, торжественное венчание. Но под утро во сне мне был голос: «За твой грех у вас не будет детей». Меня это очень огорчило, так как я всегда говорил своим друзьям, что у меня будет двенадцать детей по числу апостолов и я устрою из них свой церковный хор.
После рукоположения я получил приход на юге России в богатом и многолюдном селе. Священника здесь давно не было, и меня ждали с нетерпением. Хоровая каменная церковь была закрыта в тридцатых годах
Матушка Олеся тем временем занималась по хозяйству. Под ее рукой вырастали и плодились куры, гуси, индюшки. Кабан же вырастал величиной чуть ли не с автобус. Даже в конце концов не мог ходить, все сидел на заду и опустошал корыто с месивом. Была у нас и корова. Кроме того, благодарные прихожане нас не забывали и несли все что могли от своих щедрот. Через год я купил себе машину – удобный бездорожник, чтобы ездить по селам на требы. От такой жизни мы с матушкой раздобрели, округлились, а вот детей у нас не было. Не давал Господь детей. Через несколько лет по этому вопросу мы поехали к врачам в областной город, где Олеся прошла полное обследование. После всего я пошел на собеседование к врачам, и они дали ошеломляющее заключение: детей быть не может, потому что ваша жена больна злокачественным поражением лимфатических узлов. В возрасте четырнадцати лет она получила радиоактивное облучение и два курса химиотерапии. Услышав это, я просто обомлел.
– Так значит она обречена и не жилица на этом свете?!
– Скрывать не будем, самое большее ей отпущено пять лет жизни.
Когда я вышел от них, на мне, как говорится, лица не было.
– Олеся, что же ты мне раньше не сказала о том, что больна?
– Ну, я была больна, когда мне было четырнадцать лет. Так меня после лечили. Я даже забыла об этом и не придавала своей болезни никакого значения.
Я ей, конечно, всего не сказал, но только сообщил, что детей у нас не будет. Кстати, она и не очень этим была огорчена.
После этой консультации мы вместе прожили еще пять лет, и тут я вижу – моя Олеся начала сдавать. Чудовище, которое давно поселилось в ее молодом теле, проснулось и начало его быстро разрушать. Недомогание, упадок сил, температура стали сводить ее в могилу. Специалисты сказали, что процесс остановить уже невозможно. Я испросил себе у Владыки отпуск и, чтобы как-то ее развлечь, стал возить болящую по всяким прекрасным, Богом созданным местам. Кончался май месяц, в поле зеленела озимая пшеница, в степи шумело пышное разнотравье, а в небе пели жаворонки и щебетали ласточки. Олеся сидела на теплой, прогретой солнцем, земле, и я приносил ей охапки цветов, из которых она плела венки. Одним венком она украсила свою голову, и сквозь цветы и листья смотрели на мир ее прекрасные глаза, другие венки мы пустили по течению реки. Я возил ее и в Сочи к морю, под безоблачные голубые небеса. Пляжи еще были пустынными, и она любила долго сидеть на берегу, перебирая тонкими бледными пальцами гладкие камешки, и слушала, как тихо плещутся о берег набегающие морские волны. Я заметил, что она уже была в состоянии какой-то отрешенности от жизни своей задумчивостью и молчаливостью, хотя, может быть, не вполне сознавала, что уходит из этого мира.
Тихо отошла она в другой мир в самый разгар лета, в самое торжество симфонии жизни. Отпевали мы ее в нашей церкви по полному чину вместе с приехавшим из другого прихода священником. Когда опустили гроб в землю и я услыхал грохот комьев, падающих на крышку гроба, я убежал в свой опустевший дом, упал на наше брачное ложе и залился слезами.
Вначале одиночество было мучительно и как бы безысходно, но я старался все время заполнять служением в церкви и чтением Псалтири. В городе я заказал памятник из белого мрамора, и, когда он был установлен на ее могиле, я вроде немного успокоился. В конце лета под осень я понял, что мне больше здесь не жить. У правящего архиерея я испросил благословение на отъезд и получил отпускную грамоту. Все, что было в доме, и все хозяйство я оставил священнику, который приедет заменить меня. С собой я взял деньги и машину и рано утром выехал в направлении на северо-восток, в глубину России искать себе места в монастыре. Много я объехал святых мест, пока ни нашел старинный небольшой монастырь в стороне от больших дорог на берегу Святого озера. Так и живу здесь под опекой доброго отца игумена и молюсь за весь крещеный мир. Уже принял и монашеский постриг с именем Рафаила, теперь моего небесного Архангела-покровителя. Помолитесь и вы за меня, Рафаила грешного, и Господь тоже утешит вас.
Конец ознакомительного фрагмента.