Нечаянный поцелуй
Шрифт:
Доверчиво прильнув к нему, Дженова уткнулась носом в его ладонь. Точь-в-точь как Раф. У Генри защемило сердце, и ему стало горько от сознания, что он недостоин такой прекрасной благородной женщины.
– Как это великодушно с твоей стороны, Генри! Я знаю… я знаю, что ты давно хотел бы оказаться дома, в Лондоне.
Ее темные ресницы опустились, спрятав глаза, и она прикусила губу. Генрих затаил дыхание. Ему захотелось заключить ее в объятия и не отпускать, вдыхать ее запах, ощущать податливость ее тела. Хотелось сказать, что останется в Ганлингорне навсегда,
Но ничего этого он не сказал, не осмелился.
Ведь он не знал, что именно известно Болдессару. Может, у Генриха не будет возможности остаться. Может, завтра ему придется бросить все и без оглядки мчаться на север. Бросить Дженову. И все же…
– Я готов для тебя на все! – Слова эти шли из самой глубины сердца.
На губах Дженовы заиграла улыбка.
– На все? – Голос ее дрогнул от волнения.
Генрих заставил себя непринужденно улыбнуться и насмешливо произнес:
– Почти на все. Я отказываюсь снова выносить горшок за Рафом.
Дженова зажала рот ладонью, в то время как ее глаза заискрились смехом.
– О, Генри, неужели он обращался к тебе с подобной просьбой?
Генрих вздохнул:
– Обращался. Он не хотел, чтобы Агета считала его малышом, которому требуется вставать ночью, чтобы облегчиться. Мне пришлось сделать вид, будто это я помочился.
Дженова прыснула.
– О, Генри! – Она прижалась лбом к его лбу. Он почувствовал, как она дрожит. – Ты сказал, что готов ради меня на все. Так, может, останешься в Ганлингорне?
Генриха бросило в холод, потом в жар.
– Дженова, – прошептал он. – Ты же знаешь, мое место в Лондоне. А вдруг я тебе надоем, и ты не будешь знать, как от меня избавиться. Тебе только кажется, что ты хорошо знаешь меня.
Он судорожно сглотнул. Дженова попросила его остаться. Он должен бы кричать от радости. Но Генри не знает, что известно Болдессару, что он может рассказать Дженове. Не возненавидит ли она после этого Генри? Уж лучше ему уехать, чтобы не увидеть в ее глазах презрения.
По ее щеке скатилась слеза. Потом еще одна.
– О, Генри!
На этот раз Генри все же позволил себе обнять ее. Но не спросил, почему она плачет.
И без этого было ясно.
Море накатывало волнами, такими же мрачными и серыми, как тучи на небе. Корабль, наскочивший на песчаную банку, благополучно сняли с мели, и теперь он стоял на пристани, разгружая товары. Демонстрируя свою незаменимость и стараясь ничего не упустить из виду, мастер Уилл изображал кипучую деятельность. Он кивнул Генриху в знак приветствия, хотя было ясно с первого взгляда, что предпочел бы, чтобы тот находился где-нибудь в другом месте.
– Что-то он с вами не очень ласков, милорд?
Генрих невесело улыбнулся Рейнарду.
– Он считает, что по моей вине ему не удалось облапошить леди Дженову. Не понимает, что она достаточно умна и никому не позволит обвести себя вокруг пальца.
Рейнард перевел взгляд на море.
– Итак, что вы собираетесь предпринять? Ил будет прибывать, если его не остановить.
– Ты прав, Рейнард. – Генрих
– В свое время такое сооружение здесь существовало.
Генрих посмотрел на него с интересом:
– Откуда ты знаешь?
– От Матильды, моей тетки из «Черного пса». Когда первый корабль сел на мель, муж рассказал ей, что когда-то здесь стояла, уходя в море, преграда из бревен и камня. Очень старая, насквозь прогнившая, еще когда отец ее мужа был ребенком. Возможно, ее возвели еще римляне.
– Римляне не теряли времени даром в Ганлингорне. Ты не знаешь, где именно она стояла?
– Могу узнать, милорд. Должны были остаться какие-то следы. Да и память здесь живет долго.
– Мы можем построить волнорез в этом же месте.
Рейнард кивнул:
– Потребуется много народу, чтобы добыть и доставить сюда камень. Работа нелегкая. А также понадобится лес для бревен и балок. Хватит ли нам людской силы?
– Мы можем привести рабочих из моих поместий. Затраты в конечном счете окупятся. Ганлингорн получит шанс разбогатеть на прибыли, получаемой от гавани. Мы не можем позволить себе упустить его.
Тут Генрих спохватился, что употребил слово «мы», имея в виду себя и Дженову. Словно они вдвоем владели Ганлингорном. Она попросила его остаться, а он не осмелился объяснить, почему должен уехать. Струсил. Дженова сказала, что готова простить ему что угодно, но он не поверил. Жестокая правда состояла в том, что в глубине души Генрих считал, что недостоин такой женщины, как Дженова.
– В таком случае цель оправдывает средства, – согласился Рейнард. – А если не удастся, мы, по крайней мере, будем знать, что не сидели сложа руки.
Генрих промолчал.
– Да, порой нужно пробовать и искать.
Он должен рассказать ей, но сама мысль приоткрыть дверь в свое прошлое повергала Генриха в дрожь. Слишком высок риск. Пусть от него отвернется король, пусть перестанут уважать друзья. Но если его станет презирать Дженова, жизнь для Генриха потеряет всякий смысл.
Некоторое время мужчины молча смотрели на море, каждый думал о своем. Холодный, соленый ветер бил Генриху в лицо, проясняя разум. Он построит волнорез. Пусть даже он не доведет начатое до конца, и не будет присутствовать при завершении строительства. Он сделает это ради Дженовы. Пусть что-то останется здесь в память о нем, когда он уедет. Может, при взгляде на сооружение Дженова помянет его добрым словом.
– Лорд Генрих?
Внимание Рейнарда привлекла узкая тропа, пролегавшая от песчаных дюн к скальным вершинам.
Генрих проследил за его взглядом и увидел, что к ним мчится всадник. Ветер трепал за его спиной полы плаща, делая их похожими на огромные черные крылья. Под плащом темнела сутана, одежда священнослужителя, но его лицо…
Лица на нем не было.
– Господи Иисусе, – прошептал Рейнард и перекрестился.
Несколько моряков, трудившихся поблизости, тоже осенили себя крестным знамением, словно увидели дьявола.