Нечеловеческий фактор
Шрифт:
Анель решила окончательно проститься с кроватью, где покоилась всего пару часов, села на край и поняла что за ночь она объелась, перепилась, вымазалась заварным кремом и красной икрой, которые от тепла организма ссохлись, стягивая кожу до желания усиленно чесаться. Нет. Вот ночь добрая была, всё в тебя лезло и легко глоталось, а изнутри рвались песни, пожелания радостные и остроумные шутки. Утро же заставляло сделать невозможное — чувствовать счастье бытия уже в другом временном отрезке, в счастливом Новом году. Заставляло, но впустую. Помятый самым значимым праздником, народ счастьем считал редкие минуты, когда прекращала бить дрожь и трещать голова.
Села
Громко затарахтел, аж затрясся красный телефон с редкими для шестидесятых годов кнопками вместо дисков. Доставались такие почти все разному начальству.
— Людка! С Новым тебя! Желаю повышения зарплаты и такого же хорошего мужа, как мой! — очень порадовалась Анель явлению подружки в тяжкую послепраздничную минуту. — Как отметили-то!?
— Ой, Анечка, по телефону и не перескажешь, — захохотала довольная жизнью Людка. — Приезжай лучше. Мы же ещё не закончили праздновать. Гуляем без сна и отдыха! Без мужа сможешь? Мы тут все без мужей.
— Так мой на аварию улетел в Усть-Каменогорск. Завтра вернётся к ночи, — Анель прижала трубку к щеке, а длинный телефонный провод позволил ей говорить и одновременно доставать из шкафа лучшее платье. Оно было сшито в «люкс мастерской» из бирюзовой лайкры с золотистыми дралоновыми вставками вокруг декольте и вдоль бёдер. — Так что я баба незамужняя до завтрашнего вечера. У вас там есть перед кем мне новыми нарядами повыделываться?
— Увидишь лично! Есть они, донжуаны! Куда без них, нахалов!? Давай, ждём! — Людка не смогла остановить звонкий хохот и с размаха грохнула трубкой по рычагам.
Анель к платью добавила браслет с аметистами, бирюзу в облике кулона на золотой цепочке, перстенёк с яшмой и серьги с изумрудами, которые очень красиво сочетались с кулоном и лайкрой. Никому из её окружения и в голову бы не стукнуло, что такой набор побрякушек, «цацек в золотой оправе» — полная безвкусица. Наоборот! Суметь заиметь такое и выходить в «свой» свет эдаким импортным попугаем — высший класс! Она завернула светло — голубые туфельки на шпильках в салфетку, уложила их в сумочку, бросила туда же сигареты «marlboro». Мужу лётчики привозили их из дальних стран. Духи «Avon Topaze» прихватила — мимоходом похвастаться редчайшим парфюмом, который для неё без труда находили стюардессы, летающие в загранрейсы. Всё. Можно было на крыльях лететь к друзьям, где весело и свободно.
Нет, рано! А глаза подвести, а тени наложить! А ресницы вытянуть и торчком поставить тушью «Louis Philippe»! Её Байрам дарил впервые на 8 марта, когда они после торжественного собрания только начали совместное движение к любви и к его разводу с Галией, и потом покупал «Louis Philippe» почти через каждый месяц, когда Галия уехала, а Анель заняла её место в сердце
Долгая, но упоительная процедура изготовления своего парадного облика заняла около часа. Но утро еще не ушло и весь неизбежно увлекательный день маячил в близкой перспективе как диктор телевидения: и вроде он рядом на экране, и одновременно черт знает где, на какой — то далёкой Шаболовке.
****
В Людкиной квартире дым от сигарет просачивался даже через входную дверь. Как и сводный хор солидного мужского и легкомысленного, заводного хохота в недавнем прошлом юных дам. То ли анекдоты травили свеженькие, а, может, просто напились до такого предела, когда говорить уже сложно, а ржать — запросто. Без повода. Потому как прежний повод — встреча Нового года ещё не иссяк. На звонок к двери прибежала куча народа как будто Дед Мороз, не успевший к ним в полночь, добрался-таки до квартиры тринадцать в доме номер шесть на улице Декабристов. И приволок каждому мешок с коньяком, а каждой — по мешку с апельсинами да со знакомыми по редким импортным фильмам бананами. Ну, и, ясное дело, с упаковкой тортов под кремами «безе», «шоколадный ганаш» и «патисьер». Открылась дверь и на пару секунд стало так тихо, будто в центральном читальном зале большой республиканской библиотеки, где и так всегда даже кашляют шепотом, все сразу и дружно отравились знаниями, померли и скончались с ними все звуки дыхания, сопения, полёта мух.
Перед расхристанной, крепко набравшейся шампанского и коньяка массой, стояла без Деда Мороза невинная, светлая и манящая роскошной статью снегурочка в норковой шубке, норковой круглой шапке и в итальянских сапогах, облегающих тонкой кожей выразительно красивые ноги.
— Вы чего? — удивилась Анель. — Это я, Анель. Людка, и ты меня не признала? С Новым годом! Одиноких принимаете?
— Ещё как принимаем! — шикарным баритоном сказал изящный молодой человек, одетый в блестящий серый костюм, ослепительно белую рубашку, украшенную галстуком «бабочка». Он был нетрезв, но и не надрался в зюзю. — Я — Игорь, актёр театра имени незабвенного Лермонтова. А вы снегурочка такая?
— А я Анель, — она распахнула шубу, блеснула необычно шикарным платьем, броским перстнем с яшмой в золотой окантовке, кулоном из шлифованной бирюзы и перешагнула порог. — Просто Анель. Уборщица из новых мужского и дамского туалетов в парке культуры имени Горького.
Все так жутко заржали, что из остальных квартир стали часто и поочерёдно высовываться полусонные не протрезвевшие соседи.
Анель повесила шубу, переобулась в туфли на шпильках и хотела сесть к столу.
— Анька, пожди. Покрутись тут у всех на виду, — крикнула подружка Людмила. — Пусть народ рассмотрит и мозгами сфотографирует, какая она бывает — женщина мечты! Идеал вкуса и великолепия.
Народ цокал языками, кто-то присвистнул восхищенно и весь коллектив минут пять аплодировал красавице в изумрудах, золоте и других драгоценных причиндалах не всем доступной роскоши. Потом Людка включила магнитофон «Днипро» и под первую битловскую песню «Love Me Do» все стали чокаться рюмками с коньяком и орать несложный лозунг: «С Новым годом! С новым счастьем!»
Сразу стало всем так радостно, будто новое счастье уже, наконец, только что и пришло, и раздало всем выигрышные билеты в замечательную жизнь.