Нечестивец
Шрифт:
Медленно и осторожно она открыла дверцу. Откуда-то снизу пробивался свет. Ей пришло в голову, что эта лесенка из часовни, должно быть, ведет в подземный семейный склеп. Но почему там горит светильник?
«Не спускайся!» — подсказало здравомыслие. Но ноги не подчинились. Каменные ступени были очень стары, за сотни лет они истерлись. Девушка чувствовала их ледяной холод.
Мерцающий отблеск огня притягивал к себе, манил ее, как мотылька.
Ступеньки витой лестницы уходили далеко вниз, и Камилла успокаивала свое бешено колотящееся сердце, уговаривая себя, что всего лишь спустится и посмотрит, откуда
Камилла уже сошла с последней ступеньки на пол, но старинная каменная перегородка заслоняла вид. Ее руки уперлись в сырую стену. Свет внезапно погас, и тесная яма погрузилась в непроглядную тьму. Пролетел легкий шелест… Позади, на лестнице? Или снизу, из темноты?
Она застыла, напрягая все чувства и пытаясь вникнуть в источник опасности. Из темноты протянулись руки и коснулись ее.
* * *
Был поздний вечер, пожалуй, даже ночь. Но сэр Джон Мэттьюз не привык поглядывать на часы.
Все остальные помещения музея погрузились в полумрак. Только недавно, в 1890 году, во все галереи было проведено электричество. Но это было дорогое удовольствие, поэтому, когда музей закрывался для посетителей, общий свет тушили, и горели лишь дежурные лампы. Он работал в своем кабинете, и мягкий свет настольной лампы на письменном столе отбрасывал причудливые тени на его лицо.
Перед ним грудой лежали блокноты и газетные вырезки. Он Что-то бормотал себе под нос, читал какую-то статью, откладывал ее, хмурился и снова за нее брался. Из-под груды бумаг он вытащил маленькую тетрадь. Свой дневник, который вел тем самым летом, во время экспедиции в Египет.
Это было нечто экстраординарное. Все они тогда собрались там. Спорили, конечно! Они же знатоки. И у всех свое мнение. Все подкованы. У каждого оригинальные идеи.
Мэттьюз прочитал страницу из дневника, затем закрыл глаза, печально качая головой. Он словно вновь увидел перед собой Абигайл Стерлинг! Ее простую юбку, идеально скроенную для работы в песчаных пустынях. Светлую блузу, такую же удобную, однако украшенную вышивкой, как и положено женщине. Он словно до сих пор слышал ее смех. Она всегда улыбалась и с оптимизмом смотрела в завтрашний день. Никогда не выказывала усталости и не теряла энтузиазма. Нежная и сердечная, она могла воодушевить рабочих, и те готовы были горы свернуть ради нее; впрочем, это они в конце концов и сделали.
Там был и лорд Стерлинг. Его не одурачишь, не воодушевишь. Джордж просто обожал копать, как и все они, но никогда не забывал, что он — лорд Стерлинг. У него было чувство ответственности перед своей страной и королевой лично, перед своим родовым гнездом. Он разумно распоряжался своим имением, сдавая его в аренду, и не забывал о своих парламентских обязанностях.
Работу не оставлял ни на минуту. То и дело отстукивал телеграммы. Но между тем все успевал видеть и все знал. Этот мужчина был наделен невероятной наблюдательностью.
Леди Абигайл была сама доброта. А лорд Стерлинг, похоже, был выкован из стали. Но умерли оба.
Никому не дано обмануть смерть. Все они знали это, когда смотрели на жалкие останки древних египтян, возомнивших, что им уготована иная доля, и уносивших свои
Внезапно сэр Джон всполошился и снова с отчаянием стал рыться в кипе газетных вырезок, выискивая нужную ему заметку из египетской газеты. Но его отвлек какой-то посторонний звук. Он оглядел темные углы кабинета, но ничего не заметил.
— Какой стыд, коллега! — побранил он себя. — Что, думаешь, мумии ожили и восстали?
Это усталость дает о себе знать. Он свалял дурака, явившись сюда среди ночи, но в последнее время на него свалилось столько работы! Пора уходить.
Он сунул бумаги и блокноты в ящик стола и со стуком задвинул его, встал и — вот странно! — отчего-то испугался. Испугался всерьез.
— Я ухожу! — громко объявил он.
Сэр Джон поспешил выйти и даже не стал запирать дверь кабинета — так и шел без остановки, пока не очутился на улице. Здесь, как и положено ему по должности, убедился, что ворота британской национальной сокровищницы надежно заперты. Затем кивнул дежурному полицейскому.
Он повернулся и быстро зашагал прочь от помпезного здания. Только у себя, в уютной квартирке, попивая чай с виски, осознал: его бегство из музея было вызвано тревожным ощущением, что туда проник злоумышленник. Но дежурный администратор как раз и обязан следить, чтобы никто не болтался по пустынным залам!
* * *
К своему удивлению, Камилла не закричала. Но ужас ее был так велик, что она не могла издать ни звука. Зато, похоже, весь замок слышал, как бухает ее сердце; этот звук набатным звоном отдавался в ее ушах.
В адской тьме не было видно ни зги, но все остальные чувства обострились до предела. Что-то коснулось ее плеч. Костяшки пальцев соскользнули по ее груди, едва прикрытой тонкой ночной сорочкой. Она уже инстинктивно поняла, кто перед ней, когда услышала свирепый прерывистый шепот:
— Камилла!
Он был в ярости. И без маски.
Ее страх ушел, и она почти успокоилась, почувствовав себя в безопасности. Слепо вытянула перед собой руки, в свою очередь коснувшись его лица, и ощутила под пальцами шероховатость кожи. Ее пальцы скользили по высоким скулам, прямому носу, полным губам. Она открыла рот, собираясь заговорить, но он перехватил ее руку и прошептал:
— Нет!
Девушка с трудом сглотнула слюну. Граф жестом приказал ей стоять на месте и исчез.
Она ожидала, что вот-вот хлынет поток света и разорвет вязкую тьму, но света не было. Камилла стояла, недвижима, касаясь холодного камня стен замка. Он, наверное, разыскивает светильник, подумала она. Ему ли не знать, он — хозяин этого замка.
«И вспыхнет свет, да откроется ей его лик. Дабы узрела она, что за чудище грозно скрывалось под маской».
Но света все не было. Она едва не вскрикнула, когда он вернулся, потому что не слышала шагов. Возможно, этот мрак помутил ее разум, потому что, когда он коснулся ее, Камилла — вот глупость! — задрожала и прижалась к нему и почувствовала, как напряглись его сильные мускулы под полотняной тканью одежды, облачавшей его руки и торс. Брайан наклонился к ней. Камилла почувствовала его дыхание над своим ухом и слово, которое он прошептал — просто и ясно: