Нечестивый Грааль

Уилсон Дэвид Л.

Бритт направилась ко входу во флигель Фордхэмского Линкольн-центра. Одноэтажное строение цвета парижской лазури навевало ассоциации со стилем ар-деко. Широкая винтовая лестница огибала кирпичную башню с шахматным орнаментом; от нее тянулась крытая галерея, по которой можно было попасть на плоскую крышу флигеля.

Собираясь на ночной рейс, Бритт все еще сомневалась, стоит ли ей видеться с отцом Романо. Как он оказался на Гранд-Централ во время покушения? Действительно ли ему тоже звонили насчет рукописи? И этот его крест… Можно ли по нему проследить связь между отцами Романо и Маттео? Она вдруг со смятением осознала,

что за последние три дня встретилась подряд с тремя иезуитами. Что же, налицо иезуитские происки? Бритт оставалось только гадать, кто такой этот Романо — угроза для нее или ключ к тайнам, пока не проясненным в ее исследованиях о родословной. В конце концов она рассудила, что ничего не потеряет от встречи со священником.

Войдя во флигель, Бритт оказалась перед оборудованным постом охраны. Женщина в офицерской форме набрала номер Романо, назвала фамилию Хэймар и тут же кивнула Бритт, указав ей лифт, на котором можно было подняться на десятый этаж, к офису священника.

Романо встретил ее в холле, откуда тянулись по коридору в обе стороны многочисленные двери.

— Что ж, профессор Хэймар, вы на удивление быстро встали на ноги. — Романо жестом пригласил ее в ближайший кабинет. — Я не ожидал, что вы так скоро придете обсуждать либеральные взгляды иезуитов.

— Мне сказали, что я везучая. Пуля не нанесла большого вреда — плечо, правда, еще какое-то время поболит. Спасибо за ваш импровизированный визит. — Она улыбнулась. — И мне казалось, мы договорились насчет Бритт и Джозефа.

— Простите за церемонии, Бритт. — Романо проследовал за ней в кабинет. — И за беспорядок.

Кроме письменного стола самого Романо в кабинете умещался круглый стол, вероятно тоже рабочий, с двумя «макинтошами» и большими жидкокристаллическими мониторами, а рядом с ним — два вращающихся сиденья. По стенам расположились: книжный шкаф, две длинные навесные полки и пара добавочных, сильно потрепанных стульев. Тут же приткнулся пюпитр. Везде были навалены книги, папки, а две раскладные таблицы на стене были сплошь исписаны пометками, сделанными жирным черным маркером. Да, в этом кабинете явно кипела работа.

Бритт протиснулась ко второму, суррогатному столу. Романо отодвинул один из стульев, освобождая ей место, и, когда она села, взял у нее сумку и положил рядом, на соседнее сиденье. Бритт очень впечатлило подобное обхождение.

— Я пришла к вам, Джозеф, вовсе не для того, чтобы обсуждать ваши религиозные убеждения, — сказала она.

— Что же вы хотели со мной обсудить?

— На самом деле меня интересуют причины, которые привели нас обоих на Гранд-Централ.

Бритт заметила, что Романо, пробираясь к своему столу, не сводит с нее глаз. Она запомнила эти глаза еще тогда, когда лежала на полу в метро — теплые, цвета капуччино; в их проницательном и понимающем взгляде неуловимо сквозило сострадание. Он сел за стол, улыбнулся ей, и Бритт заметила, что его лоб пересекают две едва заметные морщинки, а в углах глаз наметились «гусиные лапки». Пожалуй, Романо еще не исполнилось сорока, но эти черточки придавали ему вид книжного червя.

— Со мной-то все ясно, — ответил Романо. — Я уже говорил вам в лечебнице, что накануне мне позвонил неизвестный, утверждавший, что у него есть письменный памятник руки Иакова. Он назначил мне встречу на восемь тридцать утра в здании станции, у выхода на Сорок вторую

и Парк-авеню.

— Мне звонили по тому же поводу, — сказала Бритт. — Единственно, что меня тот человек попросил подойти к круглой справочной будке в главном переходе. Сказал, что найдет меня. И нашел, как видите.

— Вы кого-нибудь подозреваете? — спросил Романо.

— Нет. А вы? — Бритт в упор смотрела на Романо, ожидая ответа, но тот только покачал головой:

— Даже не представляю.

— Вы сейчас занимаетесь исследованиями родословной Христа? — поинтересовалась Хэймар.

— Не совсем. Я недавно начал работу над книгой, где собираюсь коснуться рождения, распятия и воскрешения Иисуса. По сути, в ней я развиваю тему, начатую в моей предыдущей монографии «Бог Нового Завета», написанной несколько лет назад. Теперь я попытаюсь взглянуть на историю Христа с высоты нового тысячелетия, с использованием самых современных технологий.

— В таком случае вы вынуждены будете коснуться теории о его родословной.

— Вовсе нет, — нахмурился Романо. — Мои ассистенты-выпускники увлекаются последними публикациями в прессе, поэтому я демонстрирую им свой либерализм и не запрещаю знакомиться со всякого рода домыслами. Тем самым я тешу их фантазию.

Бритт поджала губы.

— Я вовсе не умаляю значение ваших исследований, — поспешно подхватил Романо, — и не спорю с очевидными их результатами. Но сам я не нашел никаких веских доказательств существования этой родословной. Думаю, тайну подобного масштаба сохранить сложно, и за два тысячелетия ее бы уже растрепали по всему свету.

В его тоне Бритт не уловила ни малейшего самолюбования или натянутости. Он не мигая смотрел на нее — вроде бы все по-честному. Она попыталась сдержать улыбку, но по выражению его лица поняла, что ей это не удалось.

— Полагаю, нелишним будет прислать вам готовую рукопись моей книги, — предложила она.

— С удовольствием с ней ознакомлюсь.

Романо ни на минуту не отступил от серьезного делового тона, и глаза его оставались все такими же бесстрастными.

— Могу я надеяться на пару-тройку искренних замечаний со стороны уважаемого знатока? — спросила Бритт.

— Сколько угодно.

— Но только как эксперта. Не отравляйте их вашим поповским мнением.

— Теперь видно, сколь плохо вы меня знаете. — Романо соединил кончики пальцев. — Что касается исследовательской работы, я преследую одну цель — истину. Независимо от того, какую форму она примет. — Он принялся поглаживать эспаньолку. — Бывает, что для толкования смысла требуются интуиция и изобретательность. К сожалению, церковь не может одобрить такой подход: ни интуиции, ни изобретательности нет места там, где значение имеют только факты, встречающиеся в каноническом Писании. И я принимаю во внимание любые факты, каковы бы ни были их источник и результат.

— А вы даже более либеральный иезуит, чем можно было предположить.

— Не поймите меня превратно. Я не стану оспаривать мнение церкви без веских оснований. То же самое я говорю и своим ассистентам: не спешите создать прецедент — заручитесь сначала фактическим преимуществом. Кажется, они уже научились моему главному принципу: «Ни тени сомнения». — Он вскинул брови: — Особенно если кто-то хочет оспорить каноническое Писание. Все-таки две тысячи лет христианство худо-бедно простояло на своих ногах.