Нечисть, или Тайна старинной шкатулки
Шрифт:
— Ой вы звери лесные, чудища болотные! Расступитесь, посторонитесь. Светлый месяц с солнцем сойдись, огнем в небе засветись, дай веру, дай силы, покажи все, что было, что будет, чем сердце успокоится… — доносилось откуда-то издалека.
Есия заспешила на голос.
Наконец она вышла на залитую ярким светом поляну. В самом центре ее стоял огромный чан, возле которого колдовала худая высокая женщина в синем одеянии. Она мешала что-то в чане огромной деревянной ложкой. Оторвавшись от своего варева, посмотрела в упор
— Пришла? — скрипучим голосом осведомилась она и поманила Есию к себе. — Иди сюда. Смотри. — Взяла в руки длинную большую колбу, капнула из нее зеленую жидкость в чан. Та разбежалась по поверхности яркими кругами. — Видишь круг первый? Это твоя судьба. Вот круг второй — это твои страдания, третий — предназначение и четвертый — испытания.
— Их только четыре? — спросила Есия, склоняясь над чаном и пытаясь еще что-нибудь разглядеть.
Колдунья, не отвечая, капнула в чан из другой колбы, и по водной поверхности побежали синие круги, смешиваясь и пересекаясь с зелеными.
— Вот видишь — круг твой разрушен другим? Ты здесь испытание не прошла. А вот круг за круг зацепился и ни туда и ни сюда — это наказание. Мертвый якорь называется.
— Это как? — удивилась Есия.
— А так: и жить ты с человеком не можешь, и бросить его не в силах.
— Не было у меня никогда такого.
— Было, было, — многозначительно улыбнулась колдунья. — Только ты этого не помнишь. Жили, мучили друг дружку до гробовой доски. И после смерти покоя друг другу не дали.
Подуло холодным ветром, и Есия передернула плечами.
— Чушь какая-то. Не понимаю я в этом бреде ничего.
— Потом поймешь. А вот здесь, видишь, два круга слились вместе и радугой заиграли? Это твоя судьба. Но найдет она тебя, только если сможешь все испытания и искушения пройти.
— Да объясни же, не томи! — взмолилась Есия. — Чувствую, в чем-то ты права, но разобраться не могу!
Колдунья оценивающе окинула ее взглядом.
— Ну ладно, смотри.
Она взмахнула руками, и разноцветные круги, взмыв, распахнулись и закружились вокруг Есии стеной. Они стали такими огромными, что вся поляна оказалась внутри них. Исчезли деревья, лес, и из радужного мельтешения вдруг стали проступать мрачные серые стены парижского Монмартра.
Есия смотрела во все глаза. Казалось невероятным, что из ничего, из ниоткуда могут возникнуть и улица, и дом, и лестница, и даже комната, в которой она, стоя у окна, ждала своего любимого Анри. Кажется, ее звали в той жизни Генриеттой…
А за окном парило жаркое парижское лето. По весне здесь всегда стояли цветочницы с фиалками. Обычно они бросались к случайным прохожим, предлагая букеты, но сейчас улица опустела. Томный августовский вечер, когда приятно гулять по паркам, или у воды, или под окнами любимой. Но улицы города были пусты. Изредка кто-то быстро проскакивал,
Из маленького окошка Генриетте была видна часть мостовой и крыши домов. Но момент, когда пришел Анри, она все-таки пропустила. Услыхала шаги уже на лестнице и обернулась на стук в дверь.
Длинный шарф, обмотанный вокруг простуженного горла, мольберт в руках. Анри смотрел на нее и грустно улыбался.
— Ты такая красивая. Я сегодня целый день думал о тебе и боялся, что ты не придешь.
— Но я же здесь, не правда ли? Твои опасения были напрасными. Что ты нарисовал сегодня? Покажи!
Он молча достал из папки наброски.
— О, как красиво! Мне вот эта очень нравится. В ней столько света… Ты должен хорошо ее продать.
— Нет, нет. Мне жалко ее продавать. — Он задумчиво покачал головой. — Пусть она останется как память о тебе.
— Обо мне?! — Она засмеялась. — Да я же здесь, с тобой! Зачем обо мне вспоминать?
Анри тихо и задумчиво смотрел на нее, а на лестнице уже слышались шаги.
Когда в комнату вошли, он отступил, позволяя им увести Генриетту.
— Как ты мог?! — Ее глаза наполнились слезами.
— Он выкупил свою жизнь, продав твою, — усмехнулся один из вошедших.
— Нет, это не так! — крикнул Анри.
Генриетту грубо толкнули в спину и вывели на улицу.
Она знала, что будет дальше. На улицах Парижа то и дело вспыхивали столкновения между восставшим народом и войсками. Крестьяне жгли замки господ и захватывали их земли. Уже было уничтожено около половины помещичьих усадеб, но восставшие захватывали все новые. Они разрушали ратуши и сжигали хранящиеся там документы.
Улицы Парижа тонули в крови. Воинственно настроенная чернь казнила и убивала. Десятки тысяч людей из разных слоев общества были мертвы, и та же участь ожидала сейчас Генриетту.
Стрельба. Крики. Огонь. Дым.
— Дай руку! — услышала она знакомый голос из проезжающей мимо кареты.
Карета отрезала ее от конвоя, тем самым дав возможность сбежать.
Секундная заминка, и вот она уже внутри кареты со своим мужем Георгом. Возница изо всех сил хлещет лошадей, спасаясь от погони, карету трясет по булыжной мостовой. Георг не смотрит на нее, но и она не в силах поднять на него глаза. Вовсе не оттого, что стыдно. Она вспоминает.
Вчера, когда Генриетта была у Анри, он посвятил ее в свой план. Завтра, ровно через два часа после того, как ему принесут деньги за картину, они уедут из Парижа. На юге Франции в маленьком деревенском домике живет мать Анри. Генриетта, переодетая в платье простой крестьянской девушки, предстанет перед нею как его жена. Там им ничего не будет угрожать.
— А мой ребенок? — спросила Генриетта.
— Мы заберем его позже. Слишком опасно сразу брать его с собой.
Они подъехали к дому.