Нечистая сила
Шрифт:
Царь дал такой ответ, что можно ахнуть:
– Ну что ж! У вас свои знакомые, а у меня свои…
В харьковском театре во время представления оперы «Кармен» полицмейстер вылез на сцену и велел прекратить «это безобразие». Ему, дураку, послышалось, будто хористы пели:
Или-о-дор, сме-ле-е в бой,Или-одор!Или-одор!Распутин указывал: «Миленькаи папа и мама. Илиодора нужно бунтовщека смирять. А то он собака всех сест собака злой. Ему ништо. А зубы обломать. Построже стражу больше. Да. Грегорий». Заштатная Флорищева пустынь затерялась в Гороховецких лесах; Илиодора вторгли в темницу,
– Братцы, да ведь я же… священнослужитель!
– Так точно.
– Нельзя же так… с человеком-то!
– Нельзя, – соглашались с ним.
– За что же вы меня излупили?
– А нам так приказано…
Гермоген переслал узнику письмо, умоляя его смириться и не гневать царей. Илиодор отвечал злобной бранью, он писал епископу, что презирает его трусливую душонку, и напомнил из истории: Французская революция началась, когда королева оказалась замешана в краже бриллиантов, – дай бог, чтобы у нас революция началась с публикации писем царицы к Распутину! Флорищеву пустынь часто навещала Ольга Лохтина («не теряя надежды на мое примирение с Григорием»). Илиодор издали кричал дуре, чтобы бросила Гришку и вернулась в семью, как положено жене и матери. «Она ходила, – записывал монах, – вокруг моей кельи, забиралась на стену, на крышу сарая и все кричала одно и то же: „Илиодорушко! Красно солнышко!“ Монахи, думая, что у меня с ней были грешные отношения, смеялись, а стражники таскали ее за волосы, босые ноги разбивали сапогами до крови, потом сажали в экипаж и увозили в Гороховец. Она никогда не сопротивлялась, притворяясь мертвой». Под видом бродячего странника во Флорищеву пустынь проник хвостовский журналист Ржевский.
– Я очень нуждаюсь. Дайте мне на вас заработать.
Такой честный подход к делу подкупил Илиодора.
– Пиши, – сказал он, – что меня заточили в дом терпимости. Здесь каждый монах имеет женщину, а то и двух. Молодые послушники, которым женщин иметь еще не дозволено, бесстыдно преданы мужеложству. Пьянство непомерное! Однажды я видел, как монахи испражнились в таз с водою, потом этот таз таскали вокруг собора, а встречным богомольцам кричали: «Поклоняйтесь! Жертвуйте на святые мощи…»
– Вы бы о себе побольше, – сказал Борька. – Говорят, Распутин поклялся, что засадит вас в крепость, а Саблер готовит документы о том, что вы спятили. Мне один знакомый телеграфист подарил копию телеграммы Распутина к царице. Вот, прочтите: «Илиодору собаке живот распорю…» Что на это скажете?
– Я сам ему кишки выпущу, – ответил Илиодор, потом, прочтя репортаж бездарного писаки, он покривился. – Так писать – все мухи сдохнут. Если хотите на мне заработать, так я сам за вас накатаю!
Он сочинил интервью с самим собою, и в репортаже об узнике-монахе послышался голос разгневанного человека. Борька Ржевский напечатал его под своим именем в газете «Голос Москвы», что сослужило ему хорошую службу – его заметили, стали публиковать в центральных газетах России…
В темной келье иеромонах внушал себе:
– Думай, Илиодор, думай… крепко думай.
Пришлось проделать анализ прошлого, начиная с тех времен, когда он, крестьянский сын, пахал с отцом землю на хуторе близ станицы Мариинской; анализ уводил далеко – до небес, и вскоре Илиодор пришел к выводу, который стал неожиданным для Синода и самодержавия, – он будет неожиданным и для тебя, читатель!
Или-о-дор, сме-ле-е в бой.И-ли-одор!Или-о-дор!Неясно кто – Бадмаев или Родзянко, но письма царицы к Распутину были кем-то размножены. Отпечатанные
Свидание состоялось. Всегда очень собранная, подтянутая, неизменно добродушная, с располагающей улыбкой, вдовая царица приняла председателя Думы в своем маленьком гатчинском кабинете. Разговор происходил на французском языке, что не мешало Гневной вставлять в свою изящную речь и чисто русские выражения – вроде «меня огорошили», «я взбеленилась» и прочее.
– Какова же причина запросов в Думе об этом мужике? Нет ли тут революционной подоплеки? – сразу же спросила она.
Родзянко отвечал, что успокоение умов – вот главная цель этой шумихи, а революцией тут и не пахнет. Он прочел женщине некоторые выдержки из конфискованных газет и брошюр, в которых говорилось о дикой карьере Распутина… Царица задумалась:
– Может, и правда, что он какой-то святой? Я в это не верю, но в простом народе, знаете, всегда какие-то юродивые…
– В том-то и дело, – отвечал Родзянко, – что простой народ никогда не верил в святость Распутина. Вот извозчик – отвозил Гришку в публичный дом. Вот дворник – тащил пьяного Гришку из саней на пятый этаж. Вот банщик – видел, какой содом развел Гришка с дамами… Именно люди нашего круга вознесли его до палат царских! Государыня, мы, монархисты, больше не в силах молчать. Последствия слишком опасны для династии…
Гневная – с гневом же! – отвечала:
– Моя невестка только и делает, что катает свою корову из одной лужи в другую, где погрязнее. Сына я не защищаю. Очевидно, справедлива поговорка: муж и жена – одна сатана.
Наконец она подошла к самому каверзному вопросу.
– Я слышала, у вас подлинник письма моей невестки к Распутину, где есть очень неудобные выражения… Покажите мне!
Родзянко записывал: «Я сказал, что не могу этого сделать. Она сперва требовала, потом положила свою руку на мою:
– Не правда ли, вы его уничтожите?
– Да, ваше величество, я его уничтожу».
Родзянко не сдержал своего слова, и эти письма впоследствии оказались в Югославии, где их следы затерялись…
13. Один Распутин или десять истерик
Был 1924 год, когда в поезде, идущем в Белград, в столицу сербского королевства, врангелевские офицеры избивали жалкого бедного старика, одежда на котором болталась как на вешалке. Это был Родзянко – бывший камергер и председатель Государственной Думы; в глазах белогвардейщины он выглядел крамольником. Ехавший в Белград за получением ничтожной пенсии, Родзянко и скончался – от жестоких побоев… Конец жизни страшный!