Нечистая сила
Шрифт:
– Царское Село? – намекнул Климович.
– Нет, там не станут заниматься сухарями. Но это одна и та же шайка-лейка, которая всегда найдет поддержку в Царском Селе. А я вот, знаете, решил навестить салон баронессы Женечки Розен.
– Тот самый салон, где царят страшные оргии?
– Эх, если бы только оргии…
Они заговорили о массовом производстве в синагогах фальшивых дипломов на звание зубных врачей. Климович спросил:
– А не пора ли всем этим дантистам зубы выбить?
– Осиное гнездо… Только тронь – навалятся.
– Но дальше терпеть
Белецкий вызвал к себе Манасевича-Мануйлова.
– Ванечка, ты давно не мазал Гришку в печати, прошлое забылось, не мешало бы тебе входить в контакт с Распутиным…
Манасевич подумал, как это удобнее сделать.
– У меня приятель – фоторепортер Оцуп-Снарский, которого любит Распутин… устроим! Но мне Гришку уже не догнать.
– Как не догнать?
– А так… за ним присылают авто из Царского, у которых мощные моторы. Дайте мне «бенц» на восемь цилиндров.
– У нас в департаменте только три машины, способные обгонять царские автомобили… Ладно, игра стоит свеч: дам!
К полуночи Белецкий нагрянул в салон Женечки Розен (адрес: Можайская, 39). Никто даже имени у него не спросил, но винца поднесли и кокаинчику дали понюхать. Здесь он увидел за столом полураздетых богинь столичного света и полусвета, в ряд с ними сидели «бобры» – тусклые и жирные, они посверкивали в потемках перстнями и вставными зубами. Великий князь Дмитрий таскал по комнатам, будто знамя, дамский лифчик на палке, а княгиня Стефания Долгорукая (испанка происхождением) кричала ему на всю квартиру: «Митька, черт… рассупонил!» Белецкого поразило, что возле Борьки Ржевского сидел генерал Беляев (по кличке Мертвая Голова), помощник военного министра Поливанова. Ближе к ночи прибыл Распутин, но вел себя очень скованно и все позыркивал на Белецкого, который предложил ему пройтись в туалет, где Степан спустил воду из бачка, чтобы их не могли подслушать.
– Скажи, твой сынок помер? – спросил Распутин.
– Умер, – под шум воды отвечал отец.
Сердечный разговор велся в грязном нужнике.
– Вот видишь! А принял бы ты меня в семье как положено, я помолился б – и сыночек твой жил бы на радость мамочке…
– Ефимыч, кончай эту мороку с сухарями.
– С какими?
– Я все знаю, и если твой Побирушка не прекратит…
– Да он не сухари – он бязевое белье поставляет!
– И если твоя задрыга, баронесса Миклос…
– Сука она! Если хошь, сажай! Слова не скажу. – Распутин (за неимением иконы) перекрестился на водонапорный бачок, который с урчанием наполнялся водою. – Вот те крест святой, говорю тебе истину – копейки ломаной с сухарей не имел!
Гришка не врал: его именем только прикрывались, а «сухарная Панама» обогащала других. Связанный с подпольем мафии, он имел совсем другие источники доходов, о которых Белецкий не знал…
Климович в одну ночь арестовал свыше двухсот жуликов, которые при всей ее первобытной местечковой безграмотности имели на руках дипломы дантистов. Возник громкий по тем временам процесс – липовых «зубодеров» приговорили к ссылке в Сибирь на поселение (до
Симанович кинулся к Распутину, а тот сказал, что сделать ничего не может, благо министр юстиции приговор утвердил.
– Ты с наших зубодеров навар имел?
– Ну, имел, – сознался Распутин.
– Тогда… вали министра юстиции.
– А нового-то из кармана не вынешь…
Когда стало известно, что царь вернулся из Ставки, они поехали на дачу Вырубовой – к завтраку. Передаю слово Симановичу:
«Все шло по программе. На завтрак явился также царь со всей семьей… Вырубова была посвящена в наш план и хотела нам помочь. После завтрака она сказала царю:
– Симанович также здесь…
Он (царь) вышел ко мне и спросил: «Что ты хочешь?» Скрывая волнение, я сказал, что имею бриллиант в сто каратов и желаю его продать. Я уже предлагал этот бриллиант царице, но она находит его слишком дорогим.
– Я не могу во время войны покупать бриллианты, – ответил он. – Ты, наверное, имеешь другое дело. Говори.
В этот момент к нам подошел Распутин.
– Ты угадал, – сказал он ему.
Царь… уже предчувствовал, к чему дело сводилось.
– Сколько там евреев? – спросил он.
– Двести, – ответил Распутин…
Я передал царю прошение, которое он просмотрел.
– Ах, это зубодеры! – сказал он. – Но министр юстиции и слышать не хочет об их помиловании…
Распутин ударил кулаком по столу и вскричал:
– Как он смеет не повиноваться тебе?..
Дантисты были помилованы. Они устроили денежный сбор, собрали восемьсот рублей, и на эти деньги была поднесена Распутину соболья шуба. Я же получил от них еврейский медовый пирог, бутылку красного вина и серебряный еврейский кубок».
Жрец «макавы», игравший «наперекор судьбу», в этом месте так наврал, что читать тошно. Мне известно, что Степан Белецкий с хохотом рассказывал генералу Климовичу:
– Гришка наш, уж такой жох, а тут его облапошили! Симанович содрал с «дантистов» за помилование сто тысяч рублей, а Гришке евреи дали шубу; с шапкой… Продешевил! А видел я его вчера на Невском: едет в моторе Вырубовой, довольный такой… барин.
– Но так же работать дальше нельзя! – в бешенстве заорал Климович. – Беззаконие уже вышло за пределы разума!
Ответ Белецкого был вполне академичен:
– В этой погани два главных фактора должны волновать нас. Первый – охрана погани. Второй – наблюдение за поганью. Все это затруднено, ибо Гришка, не хуже Бориса Савинкова, поднаторел в конспирации, и порою он просто уже неуловим для наблюдения. Сейчас я пристегиваю к нему Манасевича-Мануйлова!
– Распутин же страшно зол на Ваньку.
– Это не беда… выпьют… помирятся.
Терехов, Свистунов, Попов, Иванов – филеры наружного наблюдения на площадке внизу лестницы по Гороховой, 64; им скучно, и на подоконнике с утра до ночи они режутся в подкидного.