Нечисти
Шрифт:
– Ну а ты что?
– Ну, вздрогнули!
– На доброе здоровье… рыжичков…
– А что я? Попинал его… фу-ух, хороша-а… но слабенько, сугубо для воспитания, чтобы чувствовал хозяина… скоро, говорю, на каникулы приедет, будете на санках кататься. Так веришь, нет: побежал в сени, шлею приносит, какой его за Лешкины санки цепляли… И поскуливает. Небось думает, что если его запречь, то сразу и Лешка объявится. На ноябрьские приедут, ничего не писали?
– Ничего. Я звала, может и приедут…
Лешка сошел на полустанке Мосино, в пяти километрах от деревни Черная, походил минут двадцать в ожидании
Жив еще или помер уже?.. Интересно, почует его бабушка Ира? Специально для нее Лешка расстарался: нашел пирожные «Ленинградский набор», которые она по старой памяти очень любила. Он уже представлял, как постучит, как войдет, как запричитает баба Ира, якобы застигнутая врасплох, а у самой так и баня затоплена… К дому Ирины Федоровны Леха подошел уже в двенадцатом часу. Еще с улицы были слышны пьяные выкрики и… музыка.
– Екарный бабай! Поминки, что ли, у них под музыку проходят? – Лешка, донельзя изумленный, зашел во двор. Загремела цепью, молча бросилась наперерез лохматая громадина… – Ряшка, это я, своих не узнаешь? Забыли тебя с цепи снять? На вот тебе кусочек сахару, хоть тебе и нельзя…
Собака и сама увидела, что свой гость, почти хозяин, взятку она мгновенно слизнула, воровато косясь на двери, стала махать хвостом, разевать пасть… В другой случай Лешка непременно остановился бы и приголубил бедное цепное животное, но сейчас его разбирало крайнее любопытство…
– А-а, вот и наш Лешенька приехал, мальчик дорогой! Тихо, прикрутите музыку, дайте внучка приветить!..
Баба Ира заторопилась навстречу, обнимать, целовать, румяная и добрая, уже под хмельком… Вдоль окон был накрыт длинный стол, за которым уместилась компания душ в пятнадцать. Были там супруги Ложкины с дочерью, и Филатовы с дочерью, и три бабки-подружки бабы Иры – Зоя, Уля… третью тоже как-то звали, несколько незнакомых Леше людей… В конце стола в углу сидели… мама и дядя Саша Чет. А уж во главе стола живой и здоровой глыбой восседал тот, кого Леха приехал хоронить: па… нет, все равно, привычнее: дядя Петя, красномордый и веселый. Засуетились Ложкины, вслед за ними и Филатовы начали подталкивать и охорашивать сразу же застеснявшихся дочерей. Лешка выдержал потные объятия дяди Пети, за руку поздоровался с каждым гостем, а каждой гостье, особенно потенциальным невестам, подарил очаровательнейшую из своих улыбок и стал пробираться в угол, поближе к матери.
Праздник тем временем вступил в такую фазу, когда даже приезд городского внука и завидного жениха не в силах был сбить с рельсов громокипящее веселье.
– Ма, что тут за сатурналии такие идут? А как же…
– Потом объясню, Лешенька. Я несколько ошиблась в сроках.
– В сроках… или фактах…
– Будем надеяться, что и в фактах. Ты правильно приехал. Нам с Четом пришлось тебя обогнать, кое-что обсудить… Но это все завтра. Поешь, голодный ведь. Сам себе накладывай.
– Может, выпьешь, Леша? – Дядя Саша Чет смотрел на него с обычной полуусмешкой, но вместо веселья
– Могу за компанию. – Налили по рюмке дымчато-сиреневой жидкости с запахом черной смородины.
– Ваше здоровье, дядь Саша!
– Аналогично.
Водка обожгла горло, Леха сразу же запил ее пепси и навалился на мясо. Больше в тот вечер он решил не выпивать…
– Так, мам, в честь чего этот курултай?
– Праздник Ивана Купала, любимый день твоего… дяди Пети. Ну и в честь твоего приезда… Ешь как следует. – Лена захотела обнять сына, пригладить ему волосы, поцеловать в нос, но Лешка застеснялся, стал уклоняться, выворачиваться… – И поаккуратнее с этим делом…
– Да я вообще больше кирять не буду…
– Вот и правильно.
В это время часы стали бить полночь. Дядя Петя встал на дыбы, рыкнул. Все притихли. Он вывел из-за спины правую руку с веткой папоротника в ней, подошел, перегнулся через стол, сколько пузо позволяло, и вручил Лене, Лешкиной маме. Она приняла ветку, и в ту же секунду лопнул бугорок на ветке и распустился цветок на семи лепестках… Все бешено зааплодировали, засмеялись, и только у дяди Саши Чета хлопки вышли вялые, вежливые…
– Пойдемте клад искать! – выкрикнул кто-то, но народные массы его не поддержали, им все еще хотелось есть, а того больше – пить.
– Ой, мороз, мороз, – затянули бабки, но стол уже рассыпался на группы по интересам, и они допели песню, как и начали – втроем.
Лешка постепенно насыщался, стараясь не попасться взглядом на сверстниц, Юлю и Сашеньку. Деревенский флирт на глазах у предков по определению ничего хорошего не обещал, кроме скорой семейной жизни и крупных неприятностей в ней. Баба Ира то и дело шныряла на кухню, приносила тарелки, блюдца, бутылки, банки, салатницы. Дядя Петя отмерял что-то на руках старшему Филатову, такому же заядлому рыбаку… Мама и дядя Саша Чет сидели молча: левая мамина ладонь – палец в палец – была прижата к правой ладони Чета, они сидели и просто смотрели друг на друга, улыбались…
– Дядя Петя…
– Аюшки?
– А где Мурман?
– Да дома сидит. Уж он тебя еще днем стал вынюхивать.
– А можно…
– Можно в штаны. Гы-гы-ы… До завтра никак не подождать? Иди, я уже сказал, чтобы тебе открыто было. Думаю, он еще не спит. Костей ему возьми, что ли…
– Целый пакет уж набил… Ну так я пойду… Мам…
– Иди, Лешенька. Не заблудишься? Может, проводить?..
Лешка фыркнул и выскочил из дома. Один кусок, пожирнее, он отдал Ряшке, зная, что превращает ее, несущую боевое дежурство, в преступницу: узнает баба Ира – со всей руки отчехвостит шваброй или поленом. Ряшку, естественно, не любимого же внучка Лешеньку. Ну а нечего лишать псину последних прав: хоть ночью-то от цепи освобождайте!
Улица была крива и вся в колдобинах, особенно ощутимых, если вдоль – ни фонаря. Запрыгал, заворочался по кустам и деревьям вымокший в тумане ветер, принес из деревенского клуба женские взвизги и мяуканье «Мумия Тролля». Луна возьми да и спрячься на облаке… Лешке стало вдруг жутковато, как в детстве, и он наддал скорости…
Не успел он еще и в дом позвонить, а оттуда, из-под темных ставень, уже рванулся навстречу жалобный вой: видимо, Мурман ждал его, дежурил у окна… Тихая приживалка, а скорее всего и нежить (за все годы Леха так и не удосужился спросить), впустила его, и Леха, не теряя времени, вбежал в горницу и прижался к дверному косяку, к стене: топот и подвывание – уже за дверью…