Нечто из Рютте

Конофальский Борис

– И даже наоборот, кое с кого мы сами можем собрать, – вставил краснощекий и, довольный собой, отхлебнул пива. – А бабы, – добавил он, – тот же булочник должен еще и кормить свою бабу. А ты никому ничего не должен, а баба у тебя будет не одна, а десять. Маркитантки, крестьянки, горожанки.

– И даже монахини, – вставил третий военный, который, как показалось парню, был уже изрядно навеселе.

– Случается и такое, – согласился краснощекий. – В общем, все хотят подружиться с молодым и красивым солдатом.

–

Ну так что? Готов вступить в отряд храбрецов, которым будет командовать славный капитан Блох? – спросил одноглазый сержант, улыбаясь.

– Готов, – сразу согласился парень.

Зеваки за соседними столами, наблюдавшие за этим представлением, радостно заголосили и даже застучали кружками о столы.

– Вот и молодец, – сказал одноглазый, доставая из сумки бумагу. – Вот твой контракт. Как тебя звать, парень? Нужно внести сюда свое имя.

– Ярослав Волков.

– Что? – поморщился сержант. – Что это за имя такое? А ты, парень, какую веру исповедуешь?

– Нашу. – Молодой человек испугался, что сделка может сорваться, а ему так были нужны деньги, и он судорожно из-под ветхой рубахи достал крест.

– А не еретик ли ты? – не унимался сержант одноглазый.

– Да не еретик он! – крикнул кто-то из посетителей. – Я с ним в один костел хожу, на одной улице живу.

– Тебя-то самого еще проверять нужно, – буркнул пьяный военный кричавшему, и народ в трактире засмеялся.

– Ладно, вот только имя у тебя восточное какое-то. Нормальному человеку такое не выговорить. Как, еще раз скажи, тебя зовут?

– Ярослав Волков.

Солдат поморщился:

– Будешь теперь Яро Фолькоф, вот. – Он, видимо, остался доволен своей придумкой. – Звучит, а?

– Звучит, – согласился Волков. Он согласился бы на любое имя, лишь бы получить деньги.

– Хлебни-ка пива, – сказал краснощекий, а сам достал чернильницу и перо и стал вписывать новое имя на бумагу.

Парень выпил пива и поставил кружку, а рядом уже лежал контракт.

– Давай-ка, парень, макни палец в чернила и ставь внизу листа.

Но мальчишка взял лист и начал читать.

– Эй-эй, что ты делаешь?

– Как что? Прочитать хотел. Мне отец говорил, что всегда нужно читать, прежде чем подписывать.

– Читать? – фыркнул краснощекий. – Читать – глаза ломать. Откуда вы беретесь, такие грамотные?

– Меня отец учил грамоте, – робко ответил «грамотный».

– Тут тебе читать ничего не нужно. Макай палец и припечатывай.

– Может, расписаться?

– Макай! – настоял одноглазый.

– Макай, макай! – загалдели люди в трактире.

Парень макнул палец в чернила и поставил отпечаток на лист бумаги.

– Ну вот и славно, – сказал одноглазый. – Трактирщик, еще одну кружку храбрецу! – Он протянул парню новый блестящий талер. – Держи, это твой первый, а у тебя их будет еще сотни.

– Да тысячи! –

вставил пьяный военный. – Если только ты не станешь одним из костлявых трупов в канаве у какой-нибудь крепости.

Парень прислушался к нему.

– Сдохнуть быстро, свалившись с осадной лестницы, – это, можно считать, легко отделался. Намного хуже – это когда тебе что-нибудь воткнут в брюхо, а помереть сразу не удастся. Будешь лежать и выть. А от тебя будет вонять дерьмом и гнилью. А брюхо будет расти каждый день, пока не станет величиной с бочонок – тогда оно лопнет, и вся твоя требуха вывалится наружу.

Все присутствующие внимательно слушали пьяного солдата, и самым внимательным слушателем был мальчик.

– Но это еще не самое страшное, – зловеще улыбаясь, продолжал солдат.

– Заткнись уже, Ральфи, – попытался прервать его краснощекий.

– Пусть говорит! – загалдели посетители, которые стали собираться вокруг их стола.

– Самое неприятное, – продолжал пьяный Ральфи, – это понос.

Многие слушатели засмеялись, подумав, что это шутка, но новобранец слушал внимательно и был серьезен.

– Сначала ты будешь просто бегать в кусты три-четыре раза в день, проклиная судьбу и ротного повара. А со второй недели из тебя начнет литься не только еда и питье, но и кровь. И ты заметишь, что ноги твои худеют прямо на глазах и ходить на них все труднее и труднее. А с третьей недели ты просто не встанешь и гадить будешь под себя. А к концу четвертой недели тебя вывалят с такими же, как ты, в поле, накроют рогожей и будут ждать, пока помрете, а затем закопают тихонько. И все. Рядом с каждым большим лагерем целые кладбища таких храбрецов, как ты.

– Да заткнись ты уже, Ральфи, а то получишь пару оплеух, – прервал его краснощекий. – Такое, конечно, бывает, парень. Но не так часто, как врет тебе этот дурак.

– А как же этого избежать? – спросил мальчик.

– Поноса?

– Да, поноса.

– Был у нас при лазарете один монах припадочный. Бубнил нам все время, что если мыть руки перед едой и кипятить воду, а не лакать, как собака, из лужи, то никакого поноса не будет, – заметил одноглазый.

– А я так думаю, что он врал все. Хотя скажу одно наверняка: благородные и офицеры поносом никогда не страдают.

– Господин солдат, мне нужно сходить домой, – произнес мальчик и встал.

– А ну стой! – Краснощекий перегнулся через стол и схватил его за одежду.

Мальчишка испугался.

– А ты, часом, не из этих ли?

– Из каких «из этих»? – испуганно спросил мальчик.

– Из дезертиров. Задаток за контракт возьмут и тут же исчезают. Ты дезертир? – сурово спросил одноглазый.

– Нет, я только хотел отнести деньги маме и вернуться.

– Черта с два! – рявкнул сержант. – Кто-нибудь знает его мамашу? Кто отнесет ей деньги?