Неделя на жизнь
Шрифт:
До приезда родителей Инна успела выпить чаю, съесть пару наспех приготовленных бутерброда с колбасой и подсохшим сыром, и убрать за Дашкой две лужицы понятного происхождения. Часа два подряд они занимались приведением «селедки под шубой» — как назвала Дашку мама, в божеский вид: мыли в ванной, сушили феном, пытались расчесать свалявшуюся «шубу». Дашка пыталась сопротивляться, но довольно вяло. Папа подремывал на диване в гостиной, когда обессилившую от переживаний и эмоций Дашку внесли ему на осмотр.
— Ну, гинеколог! Теперь твоя очередь. Давай, поведай нам страшную тайну, кого же притащила нам наша дочь — Дашу или Даню? Ты же специалист, должен отличить янь от иня.
— Вообще-то я на людях тренировался, а не на кошках, — Королев-старший протянул руку, куда Инна вложила ему свою бедную измученную находку.
— Худая-то
Виктор Петрович не без труда вынес свой вердикт — котенок был очень меховой, к тому же совсем мелкий.
— Дашка это, не Данька. Ну, мать, скоро будем роды принимать! — хохотнул он довольно.
— Еще не хватало! Ну да ладно, поздно уже, пора домой собираться.
— Ма, а может, у меня останетесь, уже ночь на улице!
— Нет уж, завтра на работу, а я высыпаюсь только дома, ты же знаешь. К тому же утром прибывает очередная группа австрийцев, поэтому мне уже в девять часов надо быть в Шереметьево. А я тут с твоей Дашкой весь вечер валандаюсь! — жаловалась Нина Николаевна, обертывая вокруг шеи элегантный кашемировый шарфик.
— Ты покорми ее, только не давай сразу много, а то с непривычки у нее заворот кишок образуется. Все, Витя, поехали!
И вот уже неделю Инна с Дашкой привыкали друг к другу. Теперь хоть не так тоскливо стало возвращаться домой. Котенок каждый раз встречал хозяйку возле двери, спал на ее, Инниной, подушке, успокаивающе бурча в ухо и щекоча кисточкой маленького хвостика. По вечерам они обсуждали разные наболевшие и не очень наболевшие вопросы, — Инна вела свой монолог, обращаясь к ушастому созданию, а та в меру своих способностей подмяукивала.
Одиночество давно стало привычным, с тех самых пор, когда самый главный мужчина жизни признался, что она не та. Совсем не та. Он нашел себе ту единственную и неповторимую, а Инна очень повторимая и, как оказалось, совсем не единственная. «С таким образованием только полная дура может прозябать в школе! Да ты на себя посмотри, как ты выглядишь, да ты же мышь серая, кому ты такая нужна!» То, что вот уже почти год они вдвоем жили только на ее, Иннину, зарплату, он почему-то вспоминать не хотел. Художник, он сутками напролет мог лежать на диване, обдумывая новую гениальную идею. Но все это время он не забывал три раза в день кушать, сбрасывать грязные вещи в корзину для белья и каждый день требовать чистую, выглаженную рубашку.
В тот раз он долго и очень доходчиво убеждал ее в том, что Инна глупая идиотка, поломавшая ему жизнь, хотя она совсем не пыталась возражать. Известие о том, что он от нее уходит, обрушилось совершенно неожиданно, оно раздавило ее подобно тому, как давит ботинок прохожего дождевого червяка — внезапно и безнадежно… Его пламенная речь, наверное, была очень выразительной, но сейчас Инна помнила лишь отдельные фразы, все остальное слилось в монотонный гул… Сначала он пытался выкручиваться, когда она спросила о той блондинке, с которой она его случайно повстречала у метро. Но вопрос, который она задала потом «А целовались вы тоже только из дружеских побуждений?» вызвал бурю эмоций, извержение вулкана, цунами и землетрясение. Человек искусства не может замыкаться в пошлом союзе с одной-единственной женщиной. Ему как воздух необходимы новые эмоции, свежие впечатления и страстные чувства! И если она не в силах понять его и принять таким, какой он есть, то значит все, что было между ними — ошибка! Значит, она черствая, примитивная эгоистка, которой не место рядом с ним!..
Пережидала она это стихийное бедствие, свернувшись клубочком в углу дивана. Казалось, что это никогда не кончится. Побушевав и собрав вещи, он ушел, на прощанье саданув дверью о косяк. Только потом Инна обнаружила пропажу двух бабушкиных колец и броши…
А ведь когда-то она пыталась себя убедить в том, что он и есть та самая большая любовь, которая бывает в жизни раз и навсегда. Красивый, смотрящий на мир с тонкой иронией и немного снисходительно, будто только он один разгадал уже все тайны бытия и мироздания, а все остальные совершают лишь тщетные потуги, чтобы приблизиться к его совершенству. Он наизусть цитировал Блока и Цветаеву, играл не на пошлой гитаре, а на фортепиано и пел не Цоя и Макаревича, а старинные русские романсы. Ему пророчили блестящую карьеру художника, впрочем, справедливости ради нужно заметить, что среди пророков больше всех старалась пророчить его мама.
На первое свидание он подарил Инне букет орхидей и повел в какую-то новомодную картинную галерею, где два часа подряд рассказывал о творчестве современных художников. Все это было романтично до зубовного скрежета, но почему-то Инне этот поход запомнился по другой, более прозаичной причине. Была зима, по полуподвальному помещению гулял страшный сквозняк и молодые люди с длинными давно немытыми волосами кутались в куцые куртчонки и длинные вязаные шарфы. А Инна жестоко мерзла в своей коротенькой шубке и изящных кожаных сапожках. Кроме того, перед выходом из дома она выдула две большие чашки горячего кофе и почти сорок минут проторчала на автобусной остановке. То ли перемерзла, то ли все-таки «догнал» ее в дороге этот проклятый кофе, но в туалет ей хотелось невыносимо. А признаться в этом она никак не могла — отлучка в отхожее место в середине страстного монолога могла поставить жирную точку в только что завязавшемся красивом романе… Как ее не разорвало в тот раз на сотню маленьких Инн, для нее осталось загадкой до сих пор…
— Ну, что, наглый зверь, в чем мне теперь на работу-то идти, а? Что делать? А у меня сегодня все по полной программе: сначала уроки, а потом классный час и педсовет, — дыра на колготках оказалась значительной, причем на том месте, что не прикрыть, не спрятать. Конечно, в запасе есть еще две пары, но их так жалко! Повздыхав, Инна отправилась к шкафу, выудила с верхней полки вкусно пахнущий пакетик и осторожно вскрыла упаковку.
— Ладно, Дашка, остаешься дома на хозяйстве, я сегодня поздно, — Инна запахнула пальто и выскочила из квартиры.
— Да ладно тебе, Лизка, что ты так распереживалась, ну, подумаешь, тройку поставили! — Катька подтолкнула подругу к двери класса, — Пойдем-ка лучше в буфет спустимся, кажется, сегодня туда ром-бабу привезли. Ну надо же такое название «ром-баба»! А интересно, есть «кофе-баба» или «чай-баба»? А может быть «ромдядька»? Как думаешь? — она всячески старалась развеселить и приободрить свою приунывшую подругу.
— Никак я не думаю. Кать, ну как ты не понимаешь, ведь тройка это ужасно, что я бабушке скажу?! А самое обидное, что я ведь учила, я все правильно ответила! Я сегодня даже на учебнике спала. Всю ночь! — Лиза в очередной раз всхлипнула, но Катька уже тянула ее к лестнице.
— Здрасте, Инн Викторовна! — в один голос проговорили девочки, столкнувшись на лестнице с учительницей.
— Господи, — Инна едва удержалась на ступеньке, — Куда так торопимся-то?! Вы же меня чуть с ног не сбили! Что происходит?
— Да ничего, мы в буфет хотим пойти. Инн Викторовна, а почему вас не было? У нас на первом уроке какая-то мымра вас замещала, Лизке вон трояк по литре залепила! Мы потом расскажем, ладно, а то всех «ромбабов» раскупят! — и Катька потащила подругу за собой.