Неделя в декабре

Фолкс Себастьян Чарльз

— Я, собственно, на это и рассчитывал.

— История, вообще говоря, довольно мрачная. Вам лучше сделать несколько глубоких вдохов и выдохов. Собраться с силами. Правда, долгого времени мой рассказ не займет.

— Уверен, я выдержу это испытание, Джон.

— Ладно. Вы знаете, что с проблемными кредитами мы напортачили. Я понимал — этот рынок скоро рухнет, но мы просто-напросто не успели нажиться на его крахе.

— Да. Я знаю, какие позиции мы ликвидировали.

— Хорошо. А потом мне позвонил из Нью-Йорка Безамьян. Где-то в апреле. Один банкир нанес ему странноватый визит.

— Странноватый чем? — спросил Уэтерби.

— Он предложил нам способ, позволявший сыграть

на понижение его собственного рынка.

— Что? Никогда о таком не слышал.

— Мы тоже, — согласился Вилс. — Я полетел в Нью-Йорк, встретился с этим малым — с Джонни из «Моргейна» не то «Голдбега», уже не помню. Мы знали, что рынок проблемных кредитов прогнил, но играть на понижение акций, которые так и продавались ипотечным заимодавцам, строителям и прочим, было слишком затратно. Да и рынок чувствовал себя уверенно. Однако Джонни сказал: забудьте об акциях, вы можете играть против ипотечных облигаций, на которых, собственно, весь этот рынок и держится.

— Понижать сами ценные бумаги?

— Да.

— Бесполезные? — спросил Уэтерби.

«Похоже, я его слегка потряс», — подумал Вилс.

— Точно. Изначальные ипотечные облигации, образующие груду сомнительных закладных, по большей части получали рейтинги БББ. Очень хорошо. Однако банки, покупая такие закладные, резали их на ломти, точно батоны. А затем просили, чтобы разным ломтям присваивались разные рейтинги. Клиенты могли покупать те ломти, которые им больше по вкусу, тут все зависело от их склонности к риску. При этом ипотечная облигация переставала, разумеется, быть таковой, обращалась в облигацию синтетическую. А банк просил занимавшиеся оценкой кредитоспособности агентства устанавливать рейтинги для каждого из отдельных ломтей, поскольку одни ссуды по природе своей сопряжены с большим, чем другие, риском, — даже в ночном горшке некоторые какашки воняют хуже всех прочих. Ну-с, агентства выдавали им целый спектр рейтингов, который мог отражать внутренние различия между долями облигационного выпуска, в результате стоимость полной их совокупности оказалась завышенной в сравнении с другими продуктами.

— Но почему же агентства завышали общую стоимость?

— Да потому что они использовали дрянные компьютерные модели. Они никак не могли взять в толк, что многие из этих ссуд вообще ничего не стоят. Их модели просто-напросто недооценивали возможность того, что дома могут подешеветь. Когда-нибудь.

— И у вас на руках оказался ненадежный продукт с надежным рейтингом, — сказал Уэтерби.

— Верно, хотя на деле, Саймон, все сложилось еще и покрасивее. Даже доли облигаций с рейтингом АА, от которых можно было ожидать умеренной окупаемости, начали приносить высокие прибыли, обычно получаемые теми, кто рискнул вложить деньги в БББ. И на какое-то время «Голдбег» добился невозможного. Этот банк продавал приличного обличья кредитно-денежные бумаги, приносившие попросту неприличный доход. И не забывайте, объяснялось оно лишь тем, что все кредиты были по преимуществу проблемными, зависели от того, станут ли владельцы домов, небритые, перебивающиеся случайными заработками лоботрясы, выплачивать каторжно высокие проценты по ссудам. А проценты эти доставались новым инвесторам, получавшим высокие доходы на вложенные с малым риском средства.

— Получается, что банки занимались перенасыщением рынка ценных бумаг.

— Нет, они всего лишь откликались на спрос, которым пользовалось разного рода дерьмо. На неутолимый спрос своих клиентов. А многие из них были, кстати сказать, легковерными европейцами, которые доверяли оценивавшим кредитоспособность агентствам.

— Что же произошло потом?

— Потом они просто-напросто истощили свои

запасы. Не было больше домов и кредитов, да и покупателей тоже найти не удавалось. — Вилс усмехнулся. — Получился долбаный Клондайк, на котором не осталось ни крохи золота.

— И как поступили банки? — Уэтерби поморщился. — Или мне об этом лучше не знать?

— Набрали новых людей. Еще более изворотливых. Теперь «Голдбег» и «Моргейн» отказались от услуг компании, выдававшей ипотечные кредиты, — «Аут Вест» или как она там называлась — и обратили своих брокеров в подобие коммивояжеров. Найди нелегального иммигранта или просто бездельника. Предложи ему гигантскую ссуду под соблазнительные проценты или с соблазнительной начальной отсрочкой платежа. Вернись на Уолл-стрит. Подели ссуду на ломти. И продай ее. В итоге у банков появилась масса зарегистрированных синтетических облигаций. Плюс одна проблема.

— Какая?

— «Голдбегу» пришлось платить немалые деньги держателям этого дерьма, люди, владевшие наихудшими долями худших облигаций, получали от него процентов десять их стоимости. И тогда маленький Джонни постучался в дверь Марка Безамьяна и спросил: «Вы не хотели бы сыграть на понижение моего рынка?»

— Но как же можно заимствовать их, и продавать, и…

— А никак нельзя. Проделанное нами не походило на обычную игру на понижение ценных бумаг. Джонни предложил нам заняться обменом проблемных кредитов, связанных только с одной долей облигации. Наихудшей.

— То есть они продавали вам страховку от неоплаты только одной части облигации. — Уэтерби, похоже, стало не по себе, подумал Вилс; видимо, он уже сообразил, к чему все это клонится, и испугался.

— Да, — сказал Вилс. — Мы ставили на неоплату. Они — на то, что положение останется прежним. Поскольку речь шла о самой деликатной доле облигаций, они требовали за ее страхование немалых денег. Если вы страхуете бумажный дом, который стоит в горящем лесу, страховые взносы непременно должны быть высокими. Однако сопряженные с этим расходы были все-таки ниже тех, которых потребовало бы от нас обычное сокращение объема ценных бумаг. И когда оставшийся без гроша издольщик лишался возможности вносить платежи, мы получали очень хороший навар. Всю стоимость страховки.

Уэтерби покачал головой.

— А как вы решали, какие кредитные облигации покупать?

— Тут нам помогали банки. Джонни из «Голдбега» снабдил нас списком всех ипотечных облигаций США. Нам только и оставалось, что отыскивать наихудших заимодавцев из наиболее ненадежных штатов, — если я правильно помню, самыми дерьмовыми оказались Аризона с Невадой. Какой-нибудь мальчишка переплывал Рио-Гранде и начинал получить пятнадцать штук в год, работая на бензоколонке, но так и не научившись говорить по-английски, — вот ему-то и ссужали три четверти миллиона баксов, чтобы он купил себе дом с бассейном. А мы проводили своего рода исследование, которое могли бы провести, но никогда не проводили сами ипотечные кредиторы. У Безамьяна три человека только этим с утра и до вечера и занимались. Находили худшие доли худших синтетических облигаций и заключали с «Голдбегом» или «Моргейном» пари, ставя на то, что они останутся неоплаченными.

— А банкам-то это было зачем? — спросил Уэтерби.

— Тут все просто. Надбавка, которую я плачу, покупая страховку, довольно сильно перекрывает текущие проценты, которые банк выплачивает держателям БББ. Остальное идет банку, это его плата за риск. А покупателей этого дерьма всегда хватает, и некоторые из них рады довольствоваться деривативами. В итоге банку остается лишь постараться, чтобы эти операции оказались для него нерасходными и имели нулевой риск.

— Фантастика, — сказал Уэтерби.