Неделя в декабре
Шрифт:
— Ну невозможно же читать эту чушь. Попросту невозможно.
— Откуда ты знаешь, что это чушь? Ты ее не читал.
— Да все это знают. Возьми любого из тех, о ком ты все время твердишь. Этот твой Гулам Сарвар. Может, его писанину и проходят в английских школах, но это же жульничество, и ничего больше. И сам он — паршивый консультант по бизнес-менеджменту, типчик себе на уме, а никакой не мусульманин. А Маудуди? Он и ученым-то не был. Журналист! Подстрекатель! Да тот же Кутуб. Всем известно, что он был террористом. Он…
— Он не был террористом, — негромко сказал
— Я не обязан читать этих злобных людей, извращающих правду для собственной выгоды. Единственная книга, какая мне нужна, — это Коран.
— Так ведь ты и его никогда не читаешь.
Отец с сыном никогда еще не спорили так открыто, и Молоток понимал, что ему этот спор не выиграть, поскольку сын прочитал куда больше, чем он. Однако Молотка бесила мысль о том, что современные демагоги извращают его прекрасную религию в своих политических целях.
Все началось вполне мирно — Молоток, намеревавшийся лечь сегодня пораньше, заглянул к Хасану, желая убедиться, что сын готов к завтрашнему посещению Букингемского дворца. И обнаружил, что тот снова уткнулся в «Вехи».
— Так или иначе, — сказал Молоток, — у ислама никогда не было политической родины. Это держава разума, прекрасный и совершенный образ жизни. А отвоевывать для себя территорию значит поступать так же, как евреи и христиане. Мы выше этого.
— Когда-то у нас была империя, — заметил Хасан.
— Да, но в ней не было власти, распространявшейся сверху донизу. Закон шариата так и не претворился в жизнь. Да и в любом случае, послушай меня, мой милый Хас, у нас есть наша маленькая община, наша собственная умма— здесь, в нашем доме. Это ты, я и мама. Каждая семья может быть чисто исламским государством. Конечно, было бы лучше, если бы мы обладали целой страной и…
— Они-то как раз и самые худшие — так называемые исламские страны. Диктатуры, королевства, теократии. Неужели тебе не стыдно за них?
Молоток присел на край кровати Хасана.
— Это великая печаль моей религии и моей жизни. Но поскольку ислам и есть Жизнь, единственная жизнь, я принимаю и эти государства, как ее часть. Однако изменить их я не могу. Я хотел бы, чтобы на каком-то повороте истории ислам создал жизнеспособное общество, которому мы могли бы доверять и которое следовало бы учению Пророка. У нас нет церкви, как у христиан, нет даже священников, подобных еврейским раввинам. Мы — люди несколько не от мира сего, этого я не признать не могу.
— Но нам же не обязательно оставаться такими! Мы можем стать частью и этого мира. Почему мы должны быть исключенными из него?
— Ну конечно, мой мальчик, конечно, я желал бы, чтобы в мире существовали страны — так называемые мусульманские или западные, не важно, — которые были бы приемлемыми для истинного мусульманина. Желал бы, чтобы для сохранения нашей правоверности нам не приходилось жить, подобно изгнанникам, в скорлупках наших семей. И это тоже моя великая печаль.
— Так ведь еще не поздно! И постарайся ты обойтись без этой твоей «великой печали», без смирения усталого старика! Ты говоришь, что веришь в каждое слово Корана, ну так…
— Конечно верю.
— Так изучи его повнимательнее. Следуй примеру Пророка, неси благую весть миру джахилей.
— Да, но мне нравится Америка! — заявил Молоток. — Нравятся ее фильмы, ее телевидение. Как назывался тот сериал, там еще девушка очень милая играла? Ладно, не важно. Я восхищаюсь наукой Америки, ее… ее дружелюбием! Когда я возвращался из Мексики через Америку, там все были так добры ко мне. В Нью-Йорке, в Колорадо, в Лос-Анджелесе. Люди были гостеприимны и щедры к чужаку, у которого и кожа коричневая, и выговор какой-то смешной. И мне не приходилось ради этого напиваться, или есть их жирную, ни на что не похожую пищу, или смотреть их порнографию, я просто…
— Америка — враг. Точно такой же, какими были для Пророка персы и византийцы. Мы должны освободить ее.
— И как же ты ее освободишь? — поинтересовался Молоток. — Прошибешь самолетом еще одно здание? Перебьешь ее политиков, развалишь армию, а после скажешь: «Вот теперь мы, во имя Божие, создадим истинно исламское государство, которое раскинется от Калифорнии до Нью-Йорка, — хотя, как это сделать на практике, мы пока не знаем, потому что ни разу не пробовали», — так, что ли?
— Ты говоришь, как кафир.
Запустив через всю комнату «Вехами», Молоток успокоился. Он понимал: то, что он скажет сегодня Хасану, будет иметь большое значение, и потому старался не повышать голос.
— Я человек неначитанный, это верно, но одно я знаю: каждый раз, как ислам совался в политику, он оказывался в дураках. Мусульманские государства были союзниками немцев в Первую мировую и нацистов — во Вторую. А после обратились в союзников советских атеистов. В государственной политике мы не сильны.
— Чушь, и ты это знаешь. Именно мы нанесли в Афганистане поражение Советам. Мы победили в холодной войне! Америка уверяет, что победила она, но это вранье. Холодную войну выиграли афганцы. Хотя, может быть, так сразу понять это и трудно. Зато с Америкой все проще. Довольно взглянуть на кретина, которого они выбрали в президенты.
— Хасан, милый, спрашиваю еще раз. Как ты это сделаешь? Даже если кому-то удастся захватить Америку, что невозможно, что ты станешь с ней делать? У тебя нет даже проекта современной страны. Сама мысль о том, что мы способны создать совершенное государство, смешна. Это время прошло. Будь мягким, смиренным. Читай молитвы. Нас ждут небеса, но на земле мы должны проявлять терпение. Потому-то я и назвал тебя не Хусейном, а Хасаном — именем не баламута, а самого смиренного из внуков Пророка.