Неделя

Глебов Анатолий

В жаркий июльский день, вот такой же, как сейчас, машинист Степанов шел по оживленным улицам Москвы. А в мандатной комиссии, как только он назвал свою фамилию и предъявил документы, к нему подошел, улыбаясь, коренастый подвижной человек, в котором он сразу признал Кирова, и, поздоровавшись, стал расспрашивать о работе, о колхозе, о настроениях там и на железной дороге. Во время их разговора в дверях появился высокий черноусый человек с внимательными темными глазами. Киров сейчас же подозвал его.

— Лазарь Моисеевич! Вот познакомься с товарищем Степановым. Машинист и колхозник. Очень интересные факты рассказывает...

В дни съезда Степанов не

раз еще беседовал с Кировым, руководившим ленинградской делегацией. Виделся он с ним и позже по делам узла и города.

...Городок Б., в дооктябрьские времена бывший лишь местечком (две-три церкви, несколько магазинов, трактиров, железнодорожное училище, депо), за годы революции превратился в центр передового колхозного района, начал походить на настоящий город. Появились большие каменные дома, театр, два парка культуры, несколько прекрасных школ, больниц, стадион.

Особенно расцвела художественная самодеятельность района. Несколько лет назад на местный фестиваль самодеятельного искусства даже приехали из Москвы несколько крупнейших артистов Художественного театра. Ежегодно в городе устраивались выставки картин местных художников-самоучек, насчитывавшие до 400-500 полотен. Картина одного из них, Митягина, «Панорама города Б.» была в 1929 году отмечена в Париже на международной выставке произведений молодых художников.

Город изображен на ней со стороны озера, на берегу которого он расположен. Раннее летнее утро. В голубовато-серой, еще дымчатой воде отражаются городские строения противоположного берега. Над ними возвышается водонапорная башня, розовая в свете утреннего солнца. Теплая свежая зелень. Лодка и две-три фигуры у ближнего берега. Ясный, светлый, радостный мир. Здесь, на этом берегу, спокойный мощный расцвет родной русской природы, русского лета. Там, в городе, спокойный мощный расцвет труда, созидания. Автор сделал увеличенную копию ее для местного железнодорожного клуба.

Выученик той же студии, бывший помощник машиниста Александр Архипов сделал в местном театре декорации пьес «Бесприданница» и «Огни маяка», поставленных приглашенным в Б. крупным московским режиссером. Одновременно Архипов был директором Дома культуры и он же организовал тот самый второй парк культуры и отдыха, который так неудачно открылся в день войны...

Так шла в городе жизнь. Так он рос. Так росли, так осмысленно, творчески, ярко жили в нем люди. Архипов — лишь один из тысяч.

И все это вдруг негаданно оборвала военная гроза, наглое, ничем не вызванное нападение фашистских захватчиков!..

...Увлекшись разговором, Степанов и его собеседник не слышали свиста бомб. Вдруг загрохотало неподалеку, дрогнуло здание, воздушной волной взметнуло к потолку занавески в выбитых накануне окнах. Все, бывшие в помещении, замерли, онемели. И в этой напряженной тишине еще оглушительнее прозвучал второй такой же удар, которому уже ясно предшествовал отвратительный свист. Встревоженный Степанов вскочил и выбежал наружу.

Метрах в тридцати пяти над расщепленным краем грузовой платформы стояло густое черное облако. Первым переживанием Степанова был не испуг, а не передаваемое никакими словами чувство щемящей обиды, исступленной досады, от которой комок подкатился к горлу и на глазах выступили слезы. Он ведь тоже, как и многие рабочие, все эти дни волновался за родной узел и при каждом удобном случае требовал принятия мер к его разгрузке.

— Как допустили, не заметили?! — бормотал Петр Нилович, до боли сжав

кулаки.

Его слова потонули в грохоте новых разрывов: ударило где-то за нефтяными баками и со стороны парка «Добро». Спустя несколько мгновений горячая взрывная волна шатнула всех стоявших у депо. Нефтяные баки были давно уже опорожнены — Степанов это знал, — но пламя все-таки занялось где-то за ними, видимо в городе. А над путями оно взметнулось сразу высоким желтоватым фонтаном и показалось над стоящими около угольной эстакады платформами, груженными круглым лесом.

Люди настороженно смотрели в вечереющее небо, ожидая падения новых бомб. Но шестерка вражеских самолетов, разделившись на два звена, уже удалялась, очевидно опасаясь советских истребителей. Вслед им били зенитки, а новых самолетов не было видно. Степанов смотрел на разгорающийся кругляк и вдруг увидел, что к горящим платформам и порожняку прицеплены восемь большегрузных вагонов американского типа, запечатанных особыми пломбами. Степанову известно было их содержимое: груз огромной взрывной силы! Не успел Петр Нилович полностью ориентироваться в обстановке, как послышались новые глуховатые разрывы, сначала редкие, потом все более частые, нарастающие, точно стремительно налетающий ураган.

— Зенитки! — крикнул кто-то.

— Откуда ж их столько взялось вдруг?— удивился Степанов.

Внезапно что-то с резким свистом пронеслось мимо и со страшной силой грохнуло о стену депо.

— Снаряды рвутся! — раздался чей-то голос.

«Так оно и есть», — понял Степанов и немедленно стал отправлять в ближнее убежище выбежавших из депо людей: оператора, статистика, табельщика и других. Кое-кто бросился обратно в дежурку. Кинулся туда и Степанов, подчиняясь общему движению. Но, захлопнув за собой дверь последним, Петр Нилович опомнился. Ему стало неловко перед самим собой. Что же там делается, снаружи, на самом деле? Надо же узнать, что-нибудь делать! Он попытался открыть дверь, но вынужден был захлопнуть ее опять — осколки стали колотить по ней градом, а один из них вонзился в филенку, расщепив ее. Выйти не было возможности. Все-таки Степанов приоткрыл дверь немного и в узкую щель стал смотреть наружу. Зарево разрасталось с каждой секундой. Все гуще делались столбы черного дыма над путями, такого плотного, что, казалось, его можно ощупать. Все сильнее становилась канонада, перешедшая уже в сплошной грохот и гул.

Степанова пронизала мысль: а что, если несчастье перекинется к соседнему посту, где, как он знал, особенно много вагонов с огнеопасными грузами. Конца не будет бедствию! Вдруг что-то грузное, влетев в окно, грохнулось об пол. Кто-то вскрикнул. Потом все онемели. Посреди дежурки, тускло поблескивая, лежал артиллерийский снаряд. Но он не взорвался. Оправившись от испуга, Петр Нилович бросился к телефону. Узнать хотя бы, продолжается ли еще налет?

Телефонистка ответила сразу. Он узнал голос Александровой, молодой женщины, несколько лет назад выдвинутой на эту работу из сезонниц.

— Любовь Ивановна?

— Я.

— Что у вас делается?

— У нас ничего особенного. Мне ничего не видно. Только стекла вылетели.

— Работаешь, значит?

— Конечно, работаю.

Степанову приятно было слышать спокойный голос молодой женщины. Он попросил соединить его с одним номером, другим, третьим. Никто не отвечал. Значит, все были уже на путях. Выглянув в окно, Петр Нилович увидел совсем рядом горящий вагон, груженный смолой и толем. Еще секунда, и взметенные с него ветром искры зажгли не защищенные стеклами занавески.