Недолгое счастье Фрэнсиса Макомбера
Шрифт:
– Никто и не стрелял из автомобилей, – сказал Уилсон холодно.
– Ну, гнаться за ними в автомобиле.
– Вообще-то это не принято, – сказал Уилсон. – Но сегодня мне понравилось. Такая езда без дорог по кочкам и ямам рискованнее, чем охотиться пешком. Буйвол, если б захотел, мог броситься на нас после любого выстрела. Сколько угодно. А все-таки никому не рассказывайте. Штука незаконная, если вы это имели в виду.
– По-моему, – сказала Марго, – нечестно гнаться за этими толстыми, беззащитными зверями в автомобиле.
– В самом деле?
– Что, если бы об этом
– Первым делом у меня отобрали бы свидетельство. Ну и так далее, всякие неприятности, – сказал Уилсон, отпивая из фляжки. – Остался бы без работы.
– Правда?
– Да, правда.
– Ну вот, – сказал Макомбер и улыбнулся в первый раз за весь день. – Теперь она и к вам прицепилась.
– Как ты изящно выражаешься, Фрэнсис, – сказала Марго Макомбер.
Уилсон посмотрел на них. Если муж дурак, думал он, а жена дрянь, какие у них могут быть дети? Но сказал он другое:
– Мы потеряли одного ружьеносца, вы заметили?
– О господи, нет, – сказал Макомбер.
– Вот он идет, – сказал Уилсон. – Живехонек. Наверное, свалился с машины, когда мы отъезжали от первого буйвола.
Старик Конгони, прихрамывая, шел к ним в своем вязаном колпаке, защитной куртке, коротких штанах и резиновых сандалиях; лицо его было мрачно и презрительно. Подойдя ближе, он крикнул что-то Уилсону на суахили, и все увидели, как белый охотник изменился в лице.
– Что он говорит? – спросила Марго.
– Говорит, что первый буйвол встал и ушел в чащу, – сказал Уилсон без всякого выражения.
– Вот как, – сказал Макомбер рассеянно.
– Значит, теперь будет точь-в-точь как со львом, – сказала Марго, оживляясь.
– Будет, черт побери, совсем не так, как со львом, – сказал Уилсон. – Пить еще будете, Макомбер?
– Да, спасибо, – сказал Макомбер. Он ждал, что вернется ощущение, которое он испытал накануне, но оно не вернулось. В первый раз в жизни он действительно не испытывал ни малейшего страха. Вместо страха было четкое ощущение восторга.
– Пойдем взглянем на второго буйвола, – сказал Уилсон. – Я велю шоферу отвести машину в тень.
– Куда вы? – спросила Марго Макомбер.
– Взглянуть на буйвола, – сказал Уилсон.
– И я с вами.
– Пойдемте.
Все трое пошли туда, где второй буйвол черной глыбой лежал на траве, вытянув голову, широко раскинув тяжелые рога.
– Очень хорошая голова, – сказал Уилсон. – Между рогами дюймов пятьдесят.
Макомбер восхищенно смотрел на буйвола.
– Отвратительное зрелище, – сказала Марго. – Может быть, пойдем в тень?
– Конечно, – сказал Уилсон. – Смотрите, – сказал он Макомберу и протянул руку. – Видите вон те заросли?
– Да.
– Вот туда и ушел первый буйвол. Конгони говорят, что, когда он свалился с машины, бык лежал на земле. Он следил, как мы гоним и как скачут два других буйвола. А когда он поднял голову, буйвол был на ногах и смотрел на него. Конгони пустился наутек, а бык потихоньку ушел в заросли.
– Пойдем за ним сейчас? – нетерпеливо спросил Макомбер. Уилсон смерил его глазами. Ну и чудак, подумал он. Вчера трясся от страха, а сегодня так и рвется в бой.
– Нет, переждем немного.
– Пожалуйста,
Они прошли к развесистому дереву, под которым стоял автомобиль, и сели.
– Очень возможно, что он уже издох, – заметил Уилсон. – Подождем немножко и посмотрим.
Макомбер ощущал огромное, безотчетное счастье, никогда еще не испытанное.
– Да, вот это была скачка! – сказал он. – Я в жизни не испытывал ничего подобного. Правда, чудесно было, Марго?
– Отвратительно, – сказала она.
– Чем?
– Отвратительно, – сказала она горько. – Мерзость.
– Знаете, теперь я, наверно, никогда больше ничего не испугаюсь, – сказал Макомбер Уилсону. – Что-то во мне произошло, когда мы увидели буйволов и погнались за ними. Точно плотина прорвалась. Огромное наслаждение.
– Полезно для печени, – сказал Уилсон. – Чего только с людьми не бывает.
Лицо Макомбера сияло.
– Право же, во мне что-то изменилось, – сказал он. – Я чувствую себя совершенно другим человеком.
Его жена ничего не сказала и посмотрела на него как-то странно. Она сидела, прижавшись к спинке, а Макомбер наклонился вперед и говорил с Уилсоном, который отвечал, повернувшись боком на переднем сиденье.
– Знаете, я бы с удовольствием еще раз поохотился на льва, – сказал Макомбер. – Я их теперь совсем не боюсь. В конце концов, что они могут сделать?
– Правильно, – сказал Уилсон. – В худшем случае убьют вас. Как это у Шекспира? Очень хорошее место. Сейчас вспомню. Ах, очень хорошее место. Одно время я постоянно его повторял. Ну-ка, попробую: «Мне, честное слово, все равно; смерти не миновать, нужно же заплатить дань смерти. И, во всяком случае, тот, кто умер в этом году, избавлен от смерти в следующем». Хорошо, а?
Он очень смутился, когда произнес эти слова, так много значившие в его жизни, но не в первый раз люди на его глазах достигали совершеннолетия, и это всегда волновало его. Не в том дело, что им исполняется двадцать один год. Случайное стечение обстоятельств на охоте, когда вдруг стало необходимо действовать и не было времени поволноваться заранее, – вот что понадобилось для этого Макомберу; но все равно, как бы это ни случилось, случилось это несомненно. Ведь вот какой стал, думал Уилсон. Дело в том, что многие из них долго остаются мальчишками. Некоторые так на всю жизнь. Пятьдесят лет человеку, а фигура мальчишеская. Пресловутые американские мужчины-мальчики. Чудной народ, ей-богу. Но сейчас этот Макомбер ему нравится. Чудак, право, чудак. И наставлять себе рога он, наверно, тоже больше не даст. Что ж, хорошее дело. Хорошее дело, черт возьми! Бедняга, наверно, боялся всю жизнь. Неизвестно, с чего это началось. Но теперь кончено. Буйвола он не успел испугаться. К тому же был зол. И к тому же автомобиль. С автомобилем все кажется проще. Теперь его не удержишь. Точно так же бывало на войне. Посерьезней событие, чем невинность потерять. Страха больше нет, точно его вырезали. Вместо него есть что-то новое. Самое важное в мужчине. То, что делает его мужчиной. И женщины это чувствуют. Нет больше страха.