Недосказанность на придыхании
Шрифт:
Чтобы избавиться от моей унаследованной бледности и вместе с тем, ото всех унизительных обвинений и кривых взглядов, Мама, помимо ежедневной выдачи мне порции свекольного сока, заставляла ходить с ней на пляж и загорать, где она проводила все тёплые дни – круглогодично, поскольку никогда не работала и ничем деятельным сроду не занималась. В холодные месяцы года – гуляла по берегу, в летние – валялась на песке. В те годы была сумасшедшая мода на загар: это было признаком «обеспеченности» и принадлежности к привилегированной касте. Тёмный загар в Латвии получить было невозможно: прохладное лето и недостаточное количество
Солнце в Латвии не греет, а только безжалостно кусает.
Такой загар можно было получить если съездить на месяц в южную часть страны. Но на это требовались большие деньги, а достать бесплатную путёвку от предприятия можно было только по блату. Несмотря на то, что мои родители были люди небедные, позволить себе этого они не могли, и поэтому Мама дала взятку в каком-то медицинском учреждении, притворилась медсестрой и поехала со мной в Сухуми, где по приезде, буквально с трапа, чтобы избавиться от меня, опять же за взятку и оговоры что я больной ребёнок, запихала меня в неврологический санаторий для больных детей, к которым я никакого отношения не имела.
Просыпалась она обычно, в полдень, сибаритничала в кровати ещё минут 30-40, так как считала, что резко вставать с кровати – вредно для здоровья. Широким барским жестом обеих рук распахивала шторы спальни, упирала руки в бока и уставлялась в окно: небо чистое – на пляж, небо облачное, – всё равно, – на пляж, но уже с меньшим энтузиазмом.
Кожа у Мамы была грубая и толстая – слоновья: бездельно и пустошно проваляться под солнцем она могла целый день, и оно едва ли её обижало, но моя беленькая детская кожица была тоненькой, чувствительной и нежной … обугливалась в 15 минут.
Плечи сгорали и погибали в первые же минуты: Мама покрывала их полотенцем или какой другой одеждой. За ними полыхали лицо, ноги, руки, которые уже ничем не покрывались, а оставлялись на верную смерть … С пляжа раньше вечера Мама ни в какую не уходила: «Я не за тем пришла, чтобы через 10 минут возвращаться», а поэтому я уныло сидела на горячем песке, ковырялась в нём пальцами и покорно тлела … Это совершенная бездеятельность и тупое времяпрепровождение интеллектуально меня уничтожали, ещё будучи ребёнком, но читать книги под таким ярким солнцем я не могла: оно отражалось на белых страницах и своей ослепительной белизной выкалывало мне глаза. Детских солнечных очков в те времена у нас ещё не существовало. Оставалось одно: продолжать ковыряться в песке, выдумывать истории, время от времени, теребить Маму: «А мы скоро домой ?», получать в ответ «Нет» и глубже, жёстче проклинать это ненавистное солнце.
Но худшее было ещё впереди. И я это знала.
Благо, если моими детскими молитвами, громовые тучки набегут на горизонте, да потемнее и погрознее: Мама под испугом вымокнуть под дождём, наспех скидает в корзинку вещи и, – ругаясь, плюясь, проклиная, – на моё облегчение, вернётся домой. А, ежели же нет, – то пламенеть мне приходилось несколько часов.
Боль и жар начинали проявляться ещё по короткой дороге домой и уже к завершению пути, тело моё было пунцовым, а сама я светилась светофором, содрогаясь в нервном ознобе. Температура тела подбегала к 39,
Чтобы уменьшить боль от ожога, Мама никаких болеутоляющих средств мне не давала, а предпочитала лечить «народными средствами», коим было лишь одно: на палящие обожжённые плечи, ноги, спину, накладывалась холодная, достанная из холодильника, сметана. Мои протесты, слёзы – всё было тщетно …. К чему бы моё несчастное тельце ни прикладывалось, обжигало льдом; любое, самое мало-мальское, движение вызывало дополнительную нестерпимую боль. Солёные слёзы таранили путь по словно бескожему сырому мясу щек, сотрясая меня в непрекращающихся судорогах.
Этому аду не было конца.
И всё это происходило на фоне крутящейся у зеркала Мамы, в холле, оценивающей «результаты» работы дня: степень» загарности». Она поворачивалась то одни, то другим боком, приподнимала купальные трусы и снимала лямки бюстгальтера, сравнивая скрытые под одеждой части кожи с обличёнными, при этом, довольно и удовлетворённо приговаривая: «Да, да .. вон здесь хватило меня солнышко, да … а вот ноги, что-то – нет. В следующий раз надо их приподнять.»
А я промучивала бессонную, в болевой агонии, ночь.
Наутро кожа, всё ещё содрогающегося от неутихающей боли тела, покрывалась водяными пузырьками, которые постепенно начинали лопаться: вытекала жидкость, слезал слой кожи и открывалось сырое израненное мясо, которое от прикосновения с воздухом причиняло дополнительный уровень боли.
В продолжении нескольких дней, вся сожжённая кожа полностью слезала.
Помню как я с омерзением, осторожно, ногтями пальцев, подковыривала слегка отлупившийся кусочек и стаскивала его ниже и ниже, под тихий шелестящий звук, отрывающейся сухой кожи… и под конец, держа в руках уже целый её пласт.
Но на этом мучения не кончались.
После того, как кожа слезала, начинался нервный зуд, от которого не было никакого спасения.
Чем больше я чесала, тем больше чесалось. Если же я крепилась не чесать, через несколько секунд, меня колотило в судорогах да так, что я кричала, срывалась и набрасывалось на своё уже и так израненное тело, раздирая его в кровь и в мясо.
И уже таким, до смерти растерзанным, оно продолжало чесаться …
Через неделю я выздоравливала, являя тот же серый как моль цвет. Мама брала меня за руку и тащила обратно на пляж – загорать.
––
Письмо #17
Если сравнивать нас с музыкальными темпами, то Вы—abbandonamente (непринуждённо) и con dolcezza (нежно, мягко), а я elegiaco (жалобно, грустно) и con tenerezza (с нежностью).
Вы робки со мной, Нассер … и – застенчивы до слёзной умилительности … Вас это злит чрезвычайно и Вы гневайтесь на себя, неверно полагая, что это есть признак мужской слабости … И как же Вы заблуждаетесь … Ах, если бы Вы только могли прочувствовать, как Ваша робость, смятенность и неловкость ласкает мою Душу .. и через неё – беззастенчиво возбуждает мою плоть, воспаляя воображение бурным сладострастием …