Недостающее звено
Шрифт:
Для человека непонятное – источник удивления, но подобной эмоции Фардант не знал. То, что не удавалось понять, запускало в его сознании другой механизм – впрочем, тоже свойственный человеку: генерацию предположений. Их спектр в данном случае был узок: или Матайма, испугавшись, все же решил избавиться от чужака, или замыслил какую-то хитрость. Второе вероятнее, думал Фардант; отпрыски Матаймы шли под защитой поля помех, незримые для стражей границы и средств дальнего обнаружения. Он мог проследить за ними лишь по ментальной ауре пришельца, но этот способ не отличался точностью.
Он ждал, надеясь, что гиганты скоро попадут в зону прямой видимости и можно будет уточнить, какая из гипотез
Матайма ничего не замышлял и не желал вернуть недостающее звено – он, вероятно, терялся в догадках, не понимая, что случилось с его отпрысками. Его создания шли не туда, куда приказано, и делали то, чего не позволял их ограниченный разум… Они подчинялись уже не Матайме, а Пришедшему из Пустоты, и, догадавшись об этом, Фардант ужаснулся.
Как он захватил контроль над сокрушителями? Куда он направляется? И что намерен делать?
Пока Фардант искал ответы на вопросы, чужак, миновав границу домена, ступил на его территорию.
Глава 15. Воспоминания. Посольские Купола
Поля, засеянные энергетическими цветами, тянулись на добрую сотню километров. За ними снова лежала пустынная местность: пологие низкие барханы, серый песок, редкие скалы и груды камней под мрачным желтоватым небом. Иногда Тревельяну чудилось, что в каменных глыбах проступают знакомые очертания стен и лестниц, колонн и фундаментов, но древние руины убегали назад так быстро, что он не успевал их рассмотреть. Да и стоило ли этим заниматься? Время поджимало, а раскопки – дело долгое, трудоемкое и непростое. К тому же Ивар полагал, что в этих развалинах нет ничего, кроме камней и обломков пластика. Возможно, под ними были подземные камеры, как в древнем городе, и в них – изваяния, барельефы и другие артефакты, нечто такое, что проливало свет на прежних обитателей, их жизнь и трагический конец, но все это – забота грядущих экспедиций и специалистов-археологов. Он мог бы помочь им, припомнив, где и когда увидел статуи лоона эо, но этот эпизод не торопился просыпаться в памяти. Казалось, его занесло тысячелетними песками – такими же, что покрывали Хтон.
Солнце поднялось в зенит, когда навстречу стали попадаться ручьи, питавшие озера, и скалы покрупнее, собранные плотными группами и окруженные полями энергоцветов. Была тут и другая растительность, теснившаяся к водоемам и больше похожая на земную, чем шипастые стебли и деревья-змеи: кустарник с перистой, как у папоротника, листвой, травы с метелками длинных зеленых хвоинок и колыхавшиеся на слабом ветру гибкие ленты, произраставшие на толстых белесоватых стволах. В этих лесах, пронизанных скудными лучами солнца, водилась какая-то живность – в озерах что-то булькало, а на кустах Тревельян разглядел мохнатые шары величиной с кулак, со множеством глаз и конечностей.
– Проклятое паучье племя, – заметил командор. Подключенный к зрительным органам трафора, он видел больше подробностей, чем Тревельян. – Пауки, клянусь Великой Пустотой! Я слышал, что в далеком будущем, когда оскудеет наша планета и Солнце начнет гаснуть, только они и останутся на Земле. Пауки… ну, еще тараканы и крабы.
–
– Синдром ускоренного старения? Отчего бы?
– Понятия не имею. Но я с тобой согласен: примерно так же будет выглядеть Земля через сотню миллионов лет. Или через миллиард.
Мышцы у Ивара затекли. Хотелось размяться, но он лишь вздохнул и мысленным усилием включил режим массажа. По оболочке скафандра от шеи до пят побежали волны, заставляя тело расслабиться; он закрыл глаза и представил, что лежит в бассейне, в теплой, пахнущей морем и солью воде. Сейчас проплывет метров двести, примет душ и пообедает: телятина под грибным соусом, отварной картофель, сливовый пудинг, сухое красное вино и книлинский коктейль… Потом прогуляется по кораблю, поболтает с милой Анной Кей или найдет собеседника посерьезнее – скажем, портрет Обо Коиче, специалиста по скифам, гуннам и монголам. И обсудят они, что делать с Серым Трубачом, Братом Двух Солнц, Стражем Очага, Взирающим на Юг, с этим кровавым деспотом и людоедом… Глядишь, Обо Коиче что-то и присоветует…
Верно сказано в Книге Йездана, подумал Тревельян: у нас есть только то, что мы теряем. Потом, разумеется, сожалеем об утерянном… Что ему не сиделось на корабле, в безопасности, уюте и хорошей компании? Зачем он потащился в эту гнусную пустыню? Любопытство… склонность к авантюрам и любопытство… А ведь Йездан, книлинский мудрец и провидец, говорил и такое: у протянувшего руку к запретному знанию да будет она полна пыли… Так и получилось! Что сейчас в его руке? Древняя пыль этого мира да четыре взбесившихся киборга… ну, еще те статуи… статуи, конечно, ценная находка… припомнить бы, где он их видел и когда…
– А вот и жучки, – произнес командор. – Выстроились как почетный караул и нас не трогают. Тут наверняка укрепленные позиции, вторая линия обороны.
Они миновали очередную группу утесов, окруженную полосой растительности. На скалах в одинаковых позах застыли сокрушители Фарданта: стволы метателей смотрят вверх, лапы согнуты, резаки и клешни втянуты в отверстия корпусов. Демонстрация мирных намерений, решил Ивар, чувствуя слабое давление в затылке, будто невидимая ладонь гладила его по волосам. Что-то пыталось проникнуть в его разум, кто-то стучался в мозг, разыскивая щелку в ментальном барьере; эти попытки были настойчивыми, но осторожными.
– Вон из моей головы, – пробормотал он на альфа-хапторе. Очевидно, мысль была воспринята: незримая ладонь исчезла, словно огромный многоногий спрут отдернул щупальце.
Наступил полдень. Солнце стояло в зените, ветер стих, температура за бортом, как сообщил командор, достигла плюс десяти по Цельсию. Сержант и его подчиненные бодро пылили среди пологих дюн, огибая каменные россыпи и перешагивая мелкие ручьи. Чудилось, что равнина бесконечна; ее серый окоем сливался с желто-серым небом, и кроме редких скал с пятнами зелени ничто не привлекало взгляда. Веки Ивара сомкнулись. Он засыпал, мерно покачиваясь в кресле, погруженный в изменчивую плоть трафора; спинка за его плечами подалась назад, под головой сформировался валик, скоб продолжал трудиться, массируя тело. Крохотный ментальный щуп коснулся его сознания, оставшись незамеченным; Тревельян пребывал уже за гранью яви. Годы, словно облетающие листья, уносились ветрами времен, и с каждым вздохом он все глубже погружался в прошлое, в юность, не столь уж далекую по нынешним меркам Земли, но, как и в древности, канувшую безвозвратно. Ему снова было восемнадцать лет, он снова учился в Академии, и на его зеленоватой униформе блестели нашивки первокурсника.