Недостойная старая дама
Шрифт:
— Дай жетон!
Шарло дает ему жетон, и Альбер направляется в телефонную кабину.
Пьер едва успел подойти к стойке, как из кабинки, словно дьявол из пекла, выскакивает разъяренный Альбер.
— Неужели нельзя приглушить эту чертову музыку?!
Хлопнув дверью, он снова скрывается в кабине.
Шарло, убавляя звук, обращается к Пьеру:
— Что-то он не в себе, твой папаша! И что это у него на лбу?!
— Камнем угодило на стройке. Пустяки.
Шарло покачивает головой.
— Не везет ему…
— Да нет… сам немного оплошал…
И тут из кабины выбегает
— Я себе завожу друзей? Скажите, завожу я себе друзей?!
Хватая Пьера под руку, он уводит его в глубину зала. Пьер еле успевает перекинуться воспроситель-ным взглядом с Шарло.
В дальнем углу бара никого нет. Альбер все еще крепко держит Пьера за руку. Они присели к столику. Только сейчас перестала звучать песенка.
Альбер продолжает пылко:
— У нее там не одна эта продажная девка, понятно тебе?! Не только эта потаскуха, которая неизвестно откуда явилась! У нее там и другие дружки завелись, новые приятели! Хороша публичка! Представляешь?!
Сгорающий от любопытства Шарло приносит им забытые на стойке бокалы, и, конечно, остается послушать.
Пьер ничего не понимает.
— О ком ты толкуешь? Какая еще продажная девка?
— Розали! И твоя бабушка! Они теперь по вечерам выходят вместе! Завела себе подружку! И какую подружку! Потаскуху! Ну да, Розали — самая настоящая проститутка! И познакомилась-то она с ней в ресторане, где та была официанткой! И где твоя бабка уже несколько месяцев проматывает свое состояние!.. Я тут не получаю от нее никаких вестей, беспокоюсь, звоню Эрнесту и вот слышу такие новости! Очень просто, они, видишь ли, не расстаются! Девка даже работу бросила. — Альбер зло ухмыляется. — Должно быть, чтоб почаще видеться!
Альбер подымается и нервно ходит взад и вперед. Ошеломленный Пьер не двигается с места. Шарло, не спуская глаз с Альбера, продолжающего свою обвинительную речь, усаживается рядом с Пьером.
— Сперва ресторан, а потом прогулки в коляске! — Альбер искренне волнуется. — Полгода не прошло, как умер старик, а она уже ходит в кино! — Взрываясь, Альбер обращается к Шарло: — В кино ходит! Кино, вечера в городе, рестораны, все удовольствия в жизни! А я?! Я куда-нибудь хожу?! Хожу я в кино когда-нибудь?! — Он садится против Пьера, хватает его за руку и рывком тянет к себе. — Этого нельзя так оставлять, Пьер! Тебе надо к ней поехать, поговорить с ней! Именно тебе, ее внуку!
Пьер ждал чего угодно, только не этого.
— Ты ей выскажешь все, что мы с тобой думаем о ее поведении. — Альбер с трудом удерживается от слез. — Но помягче! Говори с ней помягче — она уже старенькая… Я бы не смог ей сказать, да и к тому же… (с горечью) честно говоря, она меня не настолько любит, чтоб послушать…
Долгая пауза. Пьер и Шарло молча смотрят на него. Но Альбер снова взвивается:
— А вот «мсье Альфонса» — того они слушают! Спроси у Эрнеста! Постоянно толкутся у него! И уж чем они там развлекаются, одному богу известно! — Он вдруг вскакивает, толкает Пьера, заставляя и его встать. — Поезжай! Поезжай к ней сейчас, сию же минуту! Тебя она послушает, ручаюсь! Сейчас самое подходящее время,
Сбитый с толку уговорами и тумаками отца, Пьер сдается. Шарло подает ему снятую с вешалки куртку, Альбер помогает ее надеть. Оба торопливо увлекают Пьера к выходу.
Дом Бертини. Вечер.
Мадам Берт открывает дверь кухни, и входящая Розали протягивает ей огромный букет цветов. Тишина и покой этого дома резко контрастируют с шумом и гамом бара Шарло. Розали совсем изменилась: по плечам распущены мягкие волосы, скромное, хоть и несколько старомодное платье сменило юбку, плотно облегавшую бедра, и яркий, вызывающий джемпер. Теперь ее можно принять за весьма благонравную молодую девицу.
Розали. Добрый вечер, Берт.
Обе улыбаются, явно испытывая удовольствие от встречи. И лишь непонятная стыдливость мешает им расцеловаться.
Мадам Берт (с удовольствием принимая букет). Спасибо, девочка… Да как ты мила сегодня! Что это у тебя за платьице? Я его никогда не видела.
Взяв Розали за руку, мадам Берт вертит ее перед собой, восхищенно оглядывая с головы до ног. Смущенная Розали не знает, куда девать глаза, смеется. Изменился не только внешний облик Розали, она словно бы избавилась и от своей вульгарности.
Розали. Да это ужасное старье… но оно немного… ну, в общем, не такое уж…
Мадам Берт подошла к шкафу, взяла там вазу для цветов и поставила ее на стол, накрытый на две персоны. Розали все еще не решается сесть.
Старушка относится к Розали очень по-дружески и даже с нежностью. В ее отношении к девушке есть что-то материнское, и в то же время она словно бы в куклы играет. Может, и в самом деле обе они забавляются игрой, но делают это с такой искренностью, что ее не отделить от настоящего чувства.
Мадам Берт. Садись скорей, я тут кое-что вкусненькое тебе приготовила.
Розали усаживается, а мадам Берт поправляет цветы в вазе, изредка поглядывая на робеющую Розали своими остренькими глазками.
Мадам Берт. Тебе бы еще больше пошло что-нибудь более светлое и, пожалуй, просто белое платьице…
Розали сидит в спальне на стуле. Став позади нее и расчесав ее длинные волосы, мадам Берт принимается сооружать сложную и уже старомодную прическу, пуская в ход длинные шпильки, которые она выуживает в маленькой фарфоровой шкатулке, стоящей на комоде среди множества безделушек прошлого века, фотографий и засушенных цветов.
Розали с явным удовольствием подчиняется своему «парикмахеру».
«Занзибар». Ночь.
Прислонившись к стойке полупустого бара, Пьер следит за домом Бертини. Уже совсем темно. Стоя позади него, Эрнест посмеивается над его нерешительностью.
Эрнест. Ну что? Сдрейфил? Чего же ты ждешь, спрашивается?
Пьер пожимает плечами.
Эрнест. Да, ведь они твои денежки проматывают. Отец у тебя не дурак, сразу смекнул, что к чему! Чего ты ждешь, скажи? Или ты перед Розали так оробел?