Недотрога для одиночки
Шрифт:
– Ты девственница, что ли? – предположил он.
Причём, видимо, идейная и фанатичная, потому что в двадцать два года устраивать такую истерику из-за совершенно неагрессивной попытки к ней «подкатить» чересчур даже для девственницы. Впрочем, кто их разберёт. Не связывался никогда и, похоже, ничего не потерял…
Однако Соня коротко помотала головой, отвергая его догадку.
Глеб снова заглянул в прекрасные медовые глаза, лихорадочно блестящие от непролитых слёз, и мозг пронзило новое подозрение.
–
Девушка съёжилась ещё сильнее, хотя он бы не подумал, что такое вообще возможно. Опустила голову; кажется, попыталась что-то сказать, но лишь беззвучно шевельнула губами.
Ответа уже и не требовалась. Всё стало более чем ясно.
– Кто?
– Какая вам разница? – прошелестела она.
А зайчонок-то и впрямь храбрый. Огрызается, будто и не тряслась только что как овечий хвост. Да и сейчас продолжает.
Глеб и сам не знал, какая ему разница. Но с каких пор его приказы подлежат обсуждению?
– Садись, - он слегка подтолкнул девчонку обратно к дивану и досадливо поморщился, перехватив очередной испуганный взгляд. – Да не бойся, не буду я тебя больше трогать. Рассказывай.
Абсолютно не понимая, зачем это делает, налил в чашку остатки чая, подтолкнул девчонке.
Соня будто окаменела или превратилась в ледяную скульптуру. Сидела, стиснув в ладонях остывающую чашку, и не могла выдавить ни слова. Язык не поворачивался – фраза, которая всегда казалась ей образным преувеличением, оказалась вполне себе применима к физической реальности.
Соня вообще не была готова делиться трагедией прошлого, даже подруге не рассказывала. А уж исповедоваться перед этим человеком было тысячекратно сложнее. Он ведь сам только что едва на неё не набросился. Соня и теперь не чувствовала себя в безопасности. Да, обещал не прикасаться, но разве можно такому верить?
И зачем, зачем ему нужны её откровения? Убедиться, что не обманула? Увидеть, какая она слабая и никчёмная, и отвернуться от неё? Последнее было бы хорошо.
– Отчим… - она не узнала собственный голос.
– Как?
От нового вопроса сердце болезненно сжалось, а потом заколотилось, как сумасшедшее, под лавиной мучительных воспоминаний, которые она уже несколько лет усиленно гнала прочь.
Но неужели Молотов хочет услышать всё в подробностях? Он из тех, кто получает удовольствие от пикантных историй, и если решил не трогать её, то хочет развлечься хотя бы так?
Наверное, он что-то понял по её лицу, потому что раньше, чем Соня что-нибудь сказала, уточнил:
– Мать куда смотрела?
Холодный сухой тон, как на допросе. Нет, он не смакует её унижение. Похоже, ему всё равно, вот только зачем тогда спрашивает?
– Она медсестра, часто уходит на ночные дежурства, - глухо проговорила Соня. – Мы
– Это был не единичный случай?
Новый вопрос обрушился, как удар. Соня торопливо прижала ладонь ко рту, закусила палец. Ещё немного, и вместо слов из горла вырвется крик. Отчаянный и бессмысленный вопль бессилия и боли.
Будто и не было прошедших лет свободы, она снова почувствовала неизбывный, животный страх, когда-то бывший её постоянным спутником.
Почему, зачем или за что она должна снова окунаться в эту грязь, в мыслях переживать всё заново? Она ведь не просила сочувствия или жалости. Да и кто ей может посочувствовать? Уж не Молотов точно. Да он и не пытается этого изобразить. Но и заканчивать расспросы тоже не собирается.
– Почему никому не рассказала?
Соня судорожно вздохнула. Вспомнив о чае, жадно сделала несколько глотков.
Надо собраться. Пока она не удовлетворит его интерес, он не отпустит. Отвечать всё равно придётся, причём с теми подробностями, которых пожелает Молотов. И если она хочет, чтобы всё поскорее закончилось, надо собраться.
– Я сказала маме, - монотонно заговорила Соня, стараясь абстрагироваться, представить, что всего лишь пересказывает сюжет какого-нибудь фильма. По правде сказать, получалось плохо. – Она не поверила… При ней он совсем другой. А я… Я была против их брака, и мама решила, что я так хочу избавиться от отчима… Он ей так сказал… Она очень хорошая, ей сложно представить, что произошедшее со мной вообще возможно…
– Почему не пошла в полицию? Медицинское освидетельствование не прошла?!
Молотов повысил голос, словно разозлился. Тоже считал, что случившееся – её вина? И её же винил в том, что сегодня остался без запланированного удовольствия? Соня подавила рвущийся наружу истеричный смешок.
– Он угрожал. Когда я рассказала матери, избил меня и сказал, что если ещё раз хоть кому-то заикнусь – продаст в Турцию... Я хотела жить. На свободе! Да, я не умею бороться, и я оказалась не способна умереть во имя чести, но я имею на это право, я живой человек! Я же ничего от вас не прошу, почему вы не можете оставить меня в покое?!
Соня сама не поняла, почему её вдруг прорвало. Страх перед Молотовым никуда не ушёл, достучаться до него она тем более не надеялась. Просто поняла, что ещё одного вопроса в этом равнодушно-холодном тоне не выдержит.
Несколько томительно долгих секунд он молчал, пристально изучая её. Как какую-нибудь подопытную букашку…
– Могу, - наконец ровно обронил он. – Иди к себе.
Соня не заставила себя долго упрашивать. Однако как бы она ни торопилась, всё равно не успела уйти прежде, чем её остановил очередной вопрос.