Недотрога
Шрифт:
Но его невозможно игнорировать, тем более на «Лебедином озере» я не в первый раз и знаю либретто наизусть, так что буквально кожей ощущала его рядом. Ощущала, что он то и дело бросает на меня взгляды.
— Расскажешь, что происходит? — спросил он тихо, не дожидаясь антракта. Здесь, в этой роскошной ложе, можно было говорить без оглядки на соседних зрителей.
Повернувшись, я увидела, что Максим, расслабленно сидящий в кресле, смотрит вовсе не на сцену, а сконцентрирован только на мне. Глаза блестят в полумраке, светятся каким-то особенным сиянием. Сегодня я оказалась в центре его внимания, и это чертовски смущало,
— Эти девушки в белом — заколдованные лебеди. Злой колдун Ротбарт, хозяин озера, превратил их в птиц, когда принцесса Одетта отказалась стать его женой. Днем Одетта в облике лебедя, а ночью оборачивается человеком.
— И что дальше?
— А дальше появляется принц Зигфрид, которому мать настоятельно советует найти жену. Он влюбляется в Одетту, а она рассказывает ему о чарах. Тогда он клянется ей в вечной верности. Но злой колдун мешает влюбленным, посылая на бал свою дочь Одиллию, двойника Одетты, и принц нарушает данную Одетте клятву.
— Какой непостоянный…
— Или непостоянный, или же обманутый колдуном. Это как посмотреть.
— И что же в итоге?
— В итоге ничто не может помешать истинной любви: ни злые чары, ни бушующие стихи.
— Разве это истинная любовь, если он нарушил клятву?
— Чары колдуна очень сильны, он увлекся Одиллией лишь потому, что она была похожа на его Одетту. Одно лицо. Он видел только ее.
— Значит, хэппи-энд?
— Да, любовь победила.
Медленно кивнув, Максим мельком взглянул на сцену и тут же снова обратил свое пристальное внимание на меня. Я ожидала каких-то комментариев, насмешек, вопросов — чего угодно, только не сухого кивка. Наверное, ему скучно и неинтересно. Но никаких угрызений совести по поводу того, что затащила его на балет, я не испытывала, разве что легкую досаду оттого, что не могу в полной мере наслаждаться созерцанием порхающих по сцене балерин.
— Может, шампанского? — спросил Максим, когда услужливый официант, старающийся быть незаметным, тихо вступил в ложу и предложил услуги.
И снова, как и по дороге сюда, я отказалась. Во время поездки я преимущественно молчала, наблюдая сквозь тонированное стекло за мелькающими огнями серо-белого угрюмого города. По сравнению с безликой картиной за окном сейчас на сцене творилось самое настоящее цветовое безумие. Музыка — отдельный разговор. Оркестр находился, как обычно, в яме, и я не видела людей с инструментами, но мне не составляло никакого труда расщепить музыкальное сопровождение на отдельные элементы.
Звуки скрипки резали по обнаженным нервам, словно остро отточенное лезвие. И со временем я обнаружила, что не понимаю, получаю ли эстетическое удовольствие или мучаюсь, ощущая музыку не так стройный ряд, а как оглушающую какофонию.
Оказалось, что не готова еще вернуться в свой прежний мир и жить музыкой, не готова играть, брать в руки инструмент и даже слышать, как звучит скрипка! Если раньше всё мое тело вибрировало и звенело, стоило смычку соприкоснуться со струнами, то сейчас звук любимого инструмента напоминал назойливый жалящий и жужжащий рой пчел. От этого стало больно, горло сдавило мучительным спазмом подступающего рыдания, и отчаяние затопило меня с ног до головы.
— Мы можем уйти? — попросила я жалобно и, не дожидаясь ответа, выскочила из ложи, несясь сломя голову по тихому коридору. Мои шаги звучали дробными
— Тая, что с тобой? Тебе плохо? — запричитал он, как заботливая курица-наседка, и от беспокойства и теплоты в его голосе я удивленно заморгала. Я-то думала, что он рассердится, что убежала вдруг ни с того ни с сего, схватит меня за плечи и начнет требовать объяснений.
Вместо этого он спросил, приобняв:
— Поедем домой? Ты, наверное, не совсем выздоровела. Я дурак, что вытащил тебя сюда.
— Домой… — прошептала я себе под нос, снова возвращаясь мыслями к своему безрадостному положению, и замотала головой из стороны в сторону: — Лучше куда-то, где мы сможем поговорить. Нам это нужно.
— Хорошо, — согласился Максим и стал спускаться вниз по лестнице, ненавязчиво утягивая меня за собой. Я смотрела на наши сплетенные пальцы и думала, думала…
Находясь так близко от Максима, я ощущала безумную мешанину чувств. Его жар, его запах, его проникновенный и горячий взгляд действовали на меня, лишая воли к сопротивлению. Его властность ощущалась каждую секунду, когда он оказывался на территории моего личного пространства, вторгался в него. _Читай на Книгоед.нет_ Мысли путались, и я забывала слова, чувствуя себя растерянной глупышкой рядом с уверенным в себе мужчиной, в плену его харизмы и природного магнетизма. В то же время воспоминания о прошлом никуда не уходили и, возвращаясь короткими яркими вспышками, заставляли меня цепенеть.
Неужели я всегда буду в таком униженно-подчиненном состоянии? И только стресс и адреналин смогут помочь мне говорить с ним смело и без смущения, как случилось в загородном доме? Нужно время, чтобы хотя бы привыкнуть к нему и взять свои чувства в узду. Но времени у меня нет. Больше такой роскоши мне никто не предоставит, как и верного совета. С некоторых пор я сама по себе.
— О чем ты постоянно думаешь? — спросил он, в очередной раз укутывая меня в шубу, невесть откуда взявшуюся, но не просто накинул ее мне на плечи, а взял за воротник и потянул за него, приближая к себе. Глаза в глаза. Ловя мой взгляд. Мои руки машинально взметнулись вверх, чтобы найти опору, и соприкоснулись с гладкой тканью лацканов пиджака. Но под ними я чувствовала твердокаменные мышцы, горячее сильнее тело Максима. Его взгляд трудно было выдержать, и я опустила глаза, буравя его шею и пульсирующую жилку под кожей.
Когда-то я мечтала касаться ее, а теперь любые физические эмоции моего тела словно ушли в монастырь и дали обет целомудрия, и им на смену пришел всепоглощающий страх.
Страх ошибиться, страх быть униженной, страх оказаться в лапах тирана, способного на жестокие поступки. Карателя с каменным сердцем.
— Я думаю о том… о том… — сглотнув, стала шептать куда-то в область груди Максима, — что невероятно жалею о том, какая я слабая. Меня оказалось так легко сломать, и каждый старался больше прежнего — добить меня и показать свою силу. Ты! — вдруг вскинула я голову, понимая, что боль готова выплеснуться наружу и превратиться в острые стрелы, таранящие грудную клетку Максима. Желательно насмерть.