Недоверчивые любовники
Шрифт:
Но почему он так ведет себя? Кэндис не могла избавиться от этого вопроса. Она пока так мало верила этому человеку, что с величайшим трудом сдерживала желание прямо спросить Остина, почему он так добр к ней и какие мотивы им руководят.
— Ну, все чисто.
Кэндис с почти неслышным вздохом вошла в комнату и повернулась, чтобы пропустить Остина к двери.
— Благодарю вас, — начала она, но он не дал договорить, обнял ее сзади и ласково привлек к себе. Затылок Кэндис обжег горячий шепот:
— Не двигайтесь. Я просто хочу
Она была не в силах отказать ему в том, чего и сама так хотела, и подчинилась, надеясь, что ноги ее все же обретут возможность уверенно двигаться.
Но он пока и не думал отпускать ее. Одну руку передвинул так, что она оказалась у Кэндис под грудью, а другую положил на слегка выступающий холмик живота. Комната завертелась вокруг Кэндис. Всем своим большим телом, каждым мускулом Остин прижимался к ней.
Он держал ее так долго, очень долго. Никогда в жизни Кэндис не чувствовала себя такой ласкаемой, такой желанной. И когда Остин вздрогнул, ее тело отозвалось неудержимой дрожью.
Она старалась не думать о том, что его рука лежит у нее на животе и что она наслаждается дивными ощущениями, но это было бесполезно. Ребенок стал неотъемлемой частью ее существа, даже в эти минуты она не забывала о нем.
Был ли какой-то скрытый смысл в его жесте? Или он забыл о ребенке — ребенке Ховарда?
Вопрос вылетел у нее из головы, когда Остин отвел в сторону ее волосы и прильнул горячими губами к ее шее.
Потом он отпустил Кэндис.
Слава Богу, он сделал это медленно, иначе она рухнула бы на ковер, беспомощная, охваченная приступом желания.
Едва руки Остина разомкнулись, Кэндис повернулась к нему в ожидании поцелуя.
Но он уже ушел, лишь еле слышный звук закрываемой двери свидетельствовал о том, что он здесь был.
Кэндис прижала дрожащую руку к тому месту на шее, которое он поцеловал, и закрыла глаза. Все к лучшему, ведь она ужасно боялась, что станет умолять его о большем, чем поцелуй.
Завтра надо обязательно позвонить Джеку — до того как она проникнется полным доверием к этому незнакомцу и пригласит перебраться к ней в дом.
И весьма вероятно — к ней в постель.
А после этого она позвонит доктору Робинсону. Только вряд ли прописанные им витамины помогут ей избавиться от странного недуга.
На следующее утро в десять часов Остин зашел за Кэндис. Миссис Мерриуэзер, открыв дверь, секунд тридцать смотрела на него во все глаза, прежде чем жестом пригласила в дом.
— Поймите, ей не следовало бы выходить, — заговорила экономка сердито, с ненужной энергичностью передвигая кастрюльки на кухонном столе. — Эти проклятые ищейки узнают ее, помяните мое слово.
Сердце Остина беспокойно стукнуло раз и другой.
— Так она собирается?
До этой минуты он даже не осознавал, как надеялся на их совместную поездку и как боялся, что она не состоится. Миссис
— Само собой, собирается. И вы, я вижу, счастливы, как жаворонок. Чем вы-то поможете, если на нее налетят репортеры? Ведь не вы лежали всю ночь без сна, гадая, какую пакость они напечатают на следующий день.
Веселое настроение Остина сменила озабоченность. Миссис Мерриуэзер была права: он многим рискует, вовлекая Кэндис в это дело.
Но он не был склонен менять свои планы.
— Буду как следует оберегать ее, — пообещал он.
Экономка устремила на него скорбный взгляд.
— Я уверена, что будете. Но даже вы со всеми вашими мускулами и самоуверенностью не удержите этих стервятников от публикации целой кучи вранья о миссис Дейл. — Она с грохотом швырнула в раковину металлический дуршлаг. — Вы понимаете, что они подумают, увидев вас вместе?
Он болван. Не учел этого. Не думал ни о чем, кроме того, что проведет время с загадочной миссис Дейл, увезет ее из этого музея и хоть немного развлечет. Проклятие!
— Вы, наверное, правы, миссис Мерриуэзер, — начал Остин.
— Нет, она ошибается, — перебила его Кэндис.
Он повернулся и увидел, что Кэндис смотрит на миссис Мерриуэзер с некоторым вызовом. Остин почувствовал прилив гордости за нее и ощутил, как сердце при одном взгляде на эту женщину забилось сильнее и чаще.
Кэндис собрала волосы в конский хвост, но одета была в дорогие брючки цвета хаки и обычную для нее строгую шелковую блузку, а вовсе не в его футболку. Интересно, сколько у нее этих до чертиков унылых шелковых кофточек?
— Несправедливо, что я вынуждена прятаться от людей, — продолжала Кэндис.
Миссис Мерриуэзер хлопнула ладонями по бедрам и сделала попытку укротить свою хозяйку:
— Но ведь это только до окончания судебного дела.
— На это уйдут месяцы, — возразила Кэндис, вызывающе тряхнув своим стильным хвостиком.
Остину невероятно захотелось сгрести ее в охапку и наградить звонким поцелуем. Миссис Мерриуэзер, очевидно, была бы шокирована такой дерзостью.
— Я устала от необходимости прятаться. Устала от этого дома. От этой одежды. — Она вздернула подбородок. — Я еду, и, что бы ни случилось, вины мистера Хайда в том не будет. Ясно?
Миссис Мерриуэзер открыла было рот, чтобы изъявить протест, но тотчас переменила намерение, повернулась к Остину и Кэндис спиной и принялась яростно чистить раковину.
— Вы достаточно взрослая, чтобы жить своим умом, — пробурчала она.
То было официальное согласие. Остин немало удивил Кэндис, схватив ее за руку и потянув за собой к задней двери. Только он открыл ее, как миссис Мерриуэзер заговорила снова:
— Если уж вы непременно собираетесь ехать, не захватите ли где-нибудь дюжину яиц?