Нефертити

Моран Мишель

Сестра недоверчиво фыркнула.

— А ты когда ходила туда в последний раз? — перешла я в наступление.

Нефертити закрыла глаза и сделала вид, будто спит.

— Ты вообще хоть знаешь, где здесь храм Амона? — возмутилась я.

— Конечно. В саду.

— Ну так тебе не помешало бы туда сходить. Ты — царица Египта.

— А ты ходишь туда каждый день. Ты относишь туда подношения за меня. Я слишком устала.

— Чтобы поблагодарить Амона?

— Он знает, что я ему благодарна. И отстань

от меня.

Так что я отправилась в сад сама, как и каждым утром со времен нашего переезда в Фивы, и собрала букет цветов, чтобы положить его к ногам Амона. Я брала лишь самые лучшие цветы: ирисы, фиолетовые, словно поздний летний вечер, и гибискус, похожий на звезды и алый, словно кровь. Когда я вернулась из храма, было еще очень рано, и лишь слуги бродили по саду, поливая тамаринд из тяжелых кувшинов. Нефертити наверняка еще спала, потому я отправилась во внутренний дворик, где располагались покои родителей. Мать, конечно, уже встала, чтобы поднести дары к ногам Хатор.

Шагая по дворцу, я наслаждалась тишиной. По коридорам крадучись двигались кошки — черные, поджарые, бронзовоглазые, — но они не обращали на меня внимания. Они разыскивали остатки вчерашнего ужина, фигу в меду, оброненную слугой, или вкусненький кусочек жареной газели. Я дошла до дворика матери и обнаружила ее в саду; она читала свиток со знакомой восковой печатью.

— Новости из Ахмима! — радостно сообщила мать, увидев меня.

Ее новое ожерелье из лазурита сверкало под лучами утреннего солнца.

Я уселась на скамью рядом с ней.

— И что там пишет управляющий? — спросила я.

— За твоим садом хорошо ухаживают.

Я подумала о моей ююбе с плодами цвета имбиря и о чудесном гибискусе, который я посадила прошлой весной. Я так и не увижу, как они поспеют.

— А еще что?

— Виноградные лозы быстро растут. Управляющий говорит, что в Шему урожай может составить шестьдесят бочек.

— Шестьдесят бочек?! Они отошлют их в Мемфис?

— Конечно. Я еще попросила, чтобы мне прислали мои льняные сорочки. Я их позабыла за всей этой суматохой со сборами.

Мы улыбнулись друг другу и обе подумали об Ахмиме. Только улыбка матери была более широкой и невинной, потому что отец оберегал ее от тех вещей, от которых не мог уберечь меня, и она не знала, что мы обменяли безопасность на беспокойство.

— Ну, расскажи же мне о Нефертити, — попросила мать, сворачивая свиток и пряча его к себе в рукав. — Она счастлива?

— Счастлива, насколько это возможно. Вчера ночью Аменхотеп уходил к Кийе. — Я устроилась поудобнее на холодной каменной скамье и вздохнула. — Итак, мы едем в Мемфис.

Мать кивнула:

— Здесь Аменхотеп будет вести себя все нетерпеливее, ожидая смерти Старшего. А может, он даже и ждать не станет, — зловеще добавила она.

Я быстро

взглянула на нее:

— Ты что, думаешь, что он попытается приблизить кончину Старшего?

Мать оглядела дворик; но мы были одни.

— Говорят, будто он стал причиной преждевременной смерти Тутмоса. Но это всего лишь разговоры, — поспешно добавила она. — Сплетни слуг.

— Только вот слуги обычно говорят правду, — прошептала я.

Мать слегка побледнела.

— Да.

Тем вечером мы ужинали в Большом зале, но многие придворные отсутствовали, поскольку отправились на похороны родосского посла. Царица Тийя, равно как и мой отец, были там, а вот Старший остался во дворце со своим вином и женщинами. Тем вечером Старший пребывал в особенно вульгарном настроении — самозабвенно пел и рыгал. Я видела, как он ухватил за грудь служанку, наливавшую ему вино, а когда Нефертити уселась рядом с мужем, он поинтересовался, не хочет ли она лучше сесть рядом с ним. Нефертити молча проигнорировала его предложение, а я покраснела, и тогда фараон повернулся ко мне.

— Может, тогда сегодня вечером мне составит компанию зеленоглазая сестра?

— Довольно! — Аменхотеп грохнул кулаком по столу. Придворные обернулись в нашу сторону, посмотреть, что происходит. — Сестра главной жены царя прекрасно себя чувствует там, где она сейчас!

Старший угрожающе поставил чашу с вином и встал; его кресло с грохотом рухнуло.

— Ты мне еще будешь указывать, слабак? — воскликнул фараон, потянувшись за мечом. Но стоило ему сделать шаг, как у него подкосились ноги. Фараон, одурманенный вином, рухнул на мозаичный пол, и десяток слуг ринулись ему на помощь. — Чтобы собственный сын мне указывал, что мне делать? — бушевал фараон.

Аменхотеп вскочил и приказал слугам:

— Уберите его отсюда! Он перепил!

Слуги застыли, глядя то на Старшего, то на его сына.

— Немедленно уберите его! — прикрикнул Аменхотеп.

Слуги кинулись выполнять приказание. Они понесли фараона к выходу. Но Старший вырвался и кинулся к помосту.

Аменхотеп схватился за короткий меч, и у меня бешено заколотилось сердце.

— Нефертити! — крикнула я.

Стражники кинулись наперерез фараону. Старший выкрикнул:

— Никогда царевич, который пишет стишки, вместо того чтобы сражаться на войне, не будет править моим царством! Ты меня слышишь? Тутмос — вот кто был избранным царевичем Египта.

Стражники стали оттеснять его к двери, и Старший яростно крикнул снова:

— Избранный царевич!

Двери зала захлопнулись, и внезапно стало тихо. Все ужинавшие смотрели на Аменхотепа. Тот спрятал меч в ножны и швырнул свой кубок на пол. Кубок разлетелся вдребезги, а Аменхотеп протянул руку Нефертити: