Нефор

Гранжи Женя

– Блин, иди куда шёл! – отпихнул его Гарик.

– Ну, ты чё? – изумился докопыш и уставился на него плавающими зрачками. – Я те отвечаю, реальный чувак!

Тут Гарик так вспыхнул на него глазами, что Дуст стушевался:

– Ну, ладно, ладно. Чё ты. Но ты подумай, слышь!

Он был похож на маятник.

– А я пойду. Глистов бояться – срать не ходить, – зачем-то добавил панк и, шатаясь, скрылся в направлении выхода.

Катя проводила его изумлённо-брезгливым взглядом.

– А я его таким никогда не видела.

– Это совсем не предел, – заверил Гарик.

– Поэтому Костя меня в вашу тусовку не таскал?

– И поэтому тоже. Хотя такое обычно

бывает только к концу сейшна, и не со всеми.

Он всмотрелся в компанию металлистов.

– Вон тот.

Катя обернулась.

– Видишь? Крест на шее перевёрнутый. Бандана с пентаграммами?

– Вижу.

– Шекспира переводит. В «Юности» печатали.

– Ну да?

– Ага. А вон, с ним рядом, который наливает сейчас, – второе высшее получает.

Катя красиво приподняла бровь.

– А остальные?

– Про них точно не знаю, но вон тот бородатый, на байкера похожий, в прошлом году первый в городе питомник для бездомных собак организовал. Это Зи-Зи-Топ. Он коммерсант, за этим столом сейчас все за его счёт пьют. Директор «Поиска» – его сослуживец бывший. По Афгану.

Катя пристально всмотрелась в Зи-Зи-Топа и уважительно покивала. Но тут же развернулась, чуть подпрыгнув:

– Ну а ты?

– А мне просто хорошо.

– Всегда?

Она намотала розовую прядь на пальцы.

– Сейчас – как никогда! – осмелел Гарик.

Девушка залилась румянцем и смущённо отвела глаза.

– Пивка ещё принести?

Катя посмотрела на часы и виновато поджала губы.

– Нет. К сожалению, уже пора.

– Ничего, – бодро изрёк Гарик и залпом опрокинул в себя последний глоток.

Он вышел из-за стола и подал девушке куртку. Оказавшись почти вплотную к нему, Катя долго целилась в рукава, и когда справилась, Гарик задержал на её плечах руки. Она застыла и повернулась к нему щекой. От её лица исходил жар. Мягкие волосы щекотали кончик его носа. Он вдохнул их запах полной грудью и опьянел. И сжался внутри в тёплый комок. Они стояли так с минуту.

– Пошли? – шепнула она так нежно, что Гарика окатило лёгкой дрожью.

Они вышли на улицу, и, робко прижимаясь, Катя взяла Гарика под руку.

Пятничный вечер в Градске отличался безлюдными улицами. Обычно жители не рисковали выходить из дома позже десяти часов, даже независимо от времени года. Общественная жизнь в городе шла по расписанию. Добропорядочные граждане наслаждались ей исключительно в рабочее время. С позднего же вечера и до утра Градск целиком поступал в распоряжение тех, кто игнорировал всякие нормы – от этических до правовых. Ночью даже блюстители правопорядка нередко оказывались в их числе.

Парочка шла медленно, молч'a и улыбаясь. Они дышали весной и ощущением друг друга. Обвив пылающую ладонь Гарика холодными пальцами, Катя спрятала их руки в тёплый карман своей куртки. Гарик ловил мгновения, и каждое ощущение было для него открытием. Девушка осторожно скользила пальцами в его ладони, и волнительнее этого для него не было ничего.

Вдруг, как будильник, в нескольких метрах взвизгнули тормоза. Обернувшись, Гарик увидел, как невдалеке приткнулась к обочине грязная «восьмёрка» и из неё выгреблись трое крепких бритых парней в кожаных куртках. Судя по координации, братки были на хорошем стакане. Громко улюлюкая, они по синусоидам уверенно двигались к парочке. У Гарика похолодела спина. Он обхватил Катины плечи и пролязгал ей в ухо: «Катя! Бегом назад!». Она вскинула на него испуганный взгляд, но тут он рявкнул ей в лицо: «Бегом!». Резко развернул её и подтолкнул в сторону клуба. Катя бросилась бежать. Сиплый голос гаркнул: «Тёлку лови!».

Один из бритых кинулся за ней. Гарик рванул в его сторону, прыгнул сзади и повалился вместе с громилой в снежную грязь. Тут же на удивление ловко отпружинил от земли и что есть мочи пустился вслед за Катей. «Ах ты, сука!» – донеслось сзади. Он оглянулся на бегу – нагоняли все трое, и попытался прибавить ход. Впереди Катя уже врывалась в двери клуба. Гарик пробежал ещё с десяток метров и получил толчок в спину. Пролетев несколько метров, он свалился на землю и через секунду, словно разряд тока, его позвоночник пронзила боль – от шеи до поясницы. Взревев, он изогнулся и тут же получил по рёбрам – «Падла!». Гарик издал рычащий хрип, скрючился, прижал колени к груди и закрыл голову руками. Порушились удары – по спине, по почкам, по ногам, по рукам. «На, сука!» – один прилетел в затылок. И в этот момент из дверей клуба вылетели пятеро человек с велосипедными цепями и самодельными битами. Пинки прекратились и, теряя сознание, Гарик услышал взвизгивающие крики, крепкий мат и металлический лязг. Затихая, они уходили всё дальше и, в конце концов, пропали.

4

Тусклый и узкий коридор тянулся всего на несколько шагов, завершаясь приоткрытой дверью из полусгнившего дерева. На двери тускнело какое-то слово. В воздухе не было ни запахов, ни звуков – только давление. В груди теснило. Мучительное отвращение – не к конкретному, а к своесущному, – сквозило в голове, пропитываемой серыми соками, и тысячами короедов грызло мозг. Нестерпимое до крика, оно, въедаясь, обволакивало изнутри. Гарику захотелось взвыть, но едкий сгусток подступил к горлу и он сморщился, подавив приступ тошноты. Не слыша шагов, приблизился к надписи и отчётливо различил буквы: «JPS». Перекошенная дверь свисала с петель. Он осторожно отворил её.

В грязно-сером свете, в пространстве без пола и стен сидел в плетёном кресле человек. Закинув ногу на ногу, он увлечённо писал в блокноте французские слова. На гладко выбритом лице блестели очки. Серый костюм омерзительно сливался с грязным фоном, провоцируя повторный тошнотный приступ. Гарик в муке исказил лицо и хрипло выдавил, вглядываясь в серое лицо:

– Я умер? – и изумился непохожести собственного голоса.

– А тебе разве хорошо? – отозвался, не прекращая писать, человек.

Гарик ощутил, как грязный свет, шипя, впитывается в его кожу и разливается внутри. Серость, будто просачиваясь через поры, вытесняла нутро, заполняя вакуум собой и, растворяя цельность существа, выводила его в грязно-серое пространство. Стало ещё омерзительнее. Гарик сморщился:

– Какой вопрос – правильный?

– Вот это – правильный вопрос.

Человек поднял взгляд и прищурился сквозь блестящие стёкла. Тошнота сменилась приступом подкашивающего страха. Ноги обмякли и Гарик рухнул в очутившееся под ним – такое же, как под серым человеком – плетёное кресло и в панике замотал головой во все стороны.

– Тебе что, страшно?

– Страшно… Тошно, – просипел он, подавляя поднимающийся к кадыку сгусток.

– Ты не в силах сопротивляться, потому что не знаешь, на чём стоит твой страх. Это он тебя изводит. Он – везде. Даже ты сам – не ты, а часть твоего собственного страха. Теперь тебе предстоит выбрать.

Гарик скривился и ощутил на лбу испарину.

– Что выбрать?

– А что все выбирают.

– И что выбирают все?

Он крякнул от накатывающей ломки.

– Элементарно: любовь или свобода.