Нефрит
Шрифт:
– ..Карат был жив. И это было главное. Пусть измученный и истыканный каким-то железяками. Пусть выглядел, как фарфоровая огромная кукла без воли и памяти.
Почти обескровленный и без сознания, словно под действием наркотиков. но он дышал….он один выжил из всех тех, кого мы нашли там.
Когда всхлипнула крошка Мия, крепко обнимая ручками могучую шею бледного, как снег Севера, утыкаясь в его черные волосы, я поняла, что больше не могу сдерживаться тоже, как бы отчаянно не моргала ресницами и горькие слезы закапали на холодную кожу моего напряженно застывшего в ошеломлении Нефрита.
— Две недели
Поили своей кровью, потому что ничего другого у нас не было и ждали, когда он придет в себя…но когда он очнулся, не рассказывал нам ничего. Карат перестал говорить и спать…
— …он и сейчас не спит… — вдруг прошептал Нефрит, и я вздрогнула, услышав его голос, и сразу даже не узнав, будто из него ушла вся его сила и жизнь, оставив лишь сухую потрескавшуюся оболочку. — …сколько помню его с детства, он никогда не спал.
— И теперь ты знаешь, почему, сынок, — поднял добрые и печальные глаза Ледяной, помолчав еще немного, чтобы выпрямить свои могучие плечи, будто пытаясь сбросить с них груз тяжелого прошлого и страшных воспоминаний, которые ранили даже спустя столько десятков прожитых лет после войны.
— Что вы сделали с той лабораторией? — тихо прошептала Злата, украдкой вытирая слезы со своих умных серых глаз и стараясь сделать вид, что она как всегда крайне спокойна и собрана, хотя ее покрасневшие глаза и кончик носа говорили совершенно об обратном, и скорей всего наши Беры могли отчетливо почувствовать, что ее сердечко тоже дрогнуло и сжалось от неожиданного откровения нашего первого папы.
— Сровняли с землей, не оставив целой ни одной иголки, ни единого аппарата! — прорычал Отец, отчего на моем теле выступил холодок и забегали испуганно мурашки, потому что никогда еще я не видела Отца в такой ярости, которая на секунду затмила его светлые глаза, — И захоронили под валунами и землей, обрушив потолок, чтобы никто и никогда не смог пробраться внутрь.
— Надеюсь, вы захоронили вместе с этим местом каждого жалкого выродка, который посмел мучить наш род! — прорычал Лютый, чьи глаза полыхнули жаждой крови и мести, сжимая свои большие кулаки и напрягаясь всем телом, словно готовый в эту же секунду кинуться куда-то вдаль, отыскать всех мучителей и убивать их долгой и страшной смертью.
Когда Отец лишь утвердительно цыкнул, не вдаваясь в подробности расправы, видимо чтобы пощадить наши уши с девочками, в его глазах полыхало пламя необузданной мести…и боли.
По домику тут же раздался низкий, возбужденный и рокочущий рык сразу всех наших Беров, которые явно были удовлетворены ответом Ледяного, отчего бедный домик в буквальном смысле задрожал и как-то даже скрипнул, от той мощи и ярости, которая в эту секунду исходила от наших больших и могучих мужей.
Каждый из Беров, которые были в этот момент в домике, даже Малахит, были буквально раздавлены тем, что услышали, и я понимала слишком хорошо, что им в сотни раз больнее пережить эти слова Отца, потому что они ощущали собственной кожей все пережитые им эмоции, которые не становились меньше и не уходили с годами.
Такая рана была незаживающей и вечно гниющей… слишком много боли, непонимания и неприятия было в том, что пришлось ему увидеть, отчего мое сердце заходилось в молчаливых рыданиях.
— Даже
От того, как все напряженно застыли стало не по себе!
Даже обычно холодный и безэмоциональный Лютый вытянулся на руке, садясь на своей лежанке и увлекая за собой Злату, которую усадил аккуратно на свои ноги.
Напряжение, повисло в стенах домика звенящим молчанием и напряженными мужчинами, которые не моргая смотрели на Отца, впитывая каждую его эмоцию, отчего казалось, что воздух под шатким потолком сейчас просто начнет искриться и щелкать электрическими разрядами.
И я не знала кому в этом случае было проще — нам с девочками, которые ничего не подозревали и только напряженно ждали продолжения рассказа. или нашим медвежьим мужьям, которые не знали так же, но ощущали все в сотни раз острее, отчего их тела застыли и напряглись выпирающими тугими мышцами.
— На землях Бурых вдали от основных боевых действий, которые к тому моменту уже закончились мы нашли еще одну лабораторию… — судя по тому, с какой силой сжал челюсти Отец, да так яростно, что его клыки звучно клацнули в нависшей тишине, у меня в буквальном смысле уже отнимались руки от переживания, и попытки понять заранее, что же там увидели Берсерки и что может быть еще страшнее, чем Ледяной рассказал до этого, — …мы могли ожидать чего угодно от наших врагов. Тех, кто посчитали, что смогут захватить весь мир и поработить народы. Но никто не ожидал ничего подобного от людей, которых мы защищали ценой собственной жизни. Ценой нашей тайны, которая не должна была стать доступной для людей не при каких обстоятельствах! С кем мы делили нашу боль и кровь…
Отец тяжело потер переносицу, отрывисто выдохнув и глухо продолжив:
— …В этой лаборатории ученые работали над созданием того, кого они называли «суперсолдат». Существом, рожденным от женщины и зверя. Мы видели отчеты и фотографии истерзанных тел сотен молодых девушек, которых направляли в клетки к самцам горилл для спаривания, ожидая затем потомства от тех, кто выживал…
Я судорожно закрыла глаза, ощущая, как мокрые ресницы впечатались в мою холодную кожу, и комок тошноты застрял в горле, мешая дышать.
Это было отвратительно и страшно!
Это просто не поддавалось никакому разумному объяснению и принципам человечности!
— Это был словно удар в спину, — тихо выдохнул Отец, и почему то мне казалось, что он качал головой, тоже не понимая и не в силах забыть того, что увидел в те страшные, безумные года, — …в самое сердце. После этого никогда и ничего не было как прежде. И Карат был прав в том, что перестал доверять людям…
Не в силах открыть своих глаз, я прижалась к Нефриту, ощущая его дрожь и пытаясь дышать лишь им, чтобы прийти в себя, чтобы обнять его крепко-крепко и стать той маленькой, но твердой опорой в этой жизни, на которую он смог бы рассчитывать всегда и во всем.