Нефрит
Шрифт:
– Тогда побежали ко мне. Спрячемся у нас в бане, там и высохнем.
Деваться ему было некуда, не замерзать же здесь, и он согласился. Вот так случайно мы и познакомились. Хотя мы не стали друзьями не разлей вода, но какое-то светлое чувство совместно пережитой беды осталось во мне навсегда. Драки так и продолжались и, как я знаю, продолжаются до сих пор, и мы с Мишкой по-прежнему были по разные стороны, но теперь по молчаливому согласию никогда не вставали друг против друга, и если случай вдруг сводил в драке, только кивали и расходились. Почему-то он до сих пор считал себя моим должником, как будто я его спас, хотя на самом деле тонули мы оба. Не знаю, мы никогда
Пить мне не надо было, но и отказываться было нельзя, обижу. Водка так прочно вошла в быт этих людей, что теперь она была встроена во все их обряды и верования, еще сохранившиеся после стольких лет сначала христианизации, потом атеизма, а сейчас веры в золотого тельца. Теперь водкой скрепляли договоры, приносили в дар своим лесным и речным духам, и прочая, и прочая. Так что отказаться нельзя было никак – радость встречи обязательно должна быть обмыта священным напитком.
Я с сожалением видел, что Мишка понемногу спивается – мы одних лет, а у него сейчас тряслись руки, как у алкаша с солидным стажем. Я же после московской ночи в клубе, когда друзья привозили меня домой чуть теплого, на следующий день принимал ванну, ел и опять был здоров, как будто и не пил. Эвенки вообще были слабы против зеленого змия, и действовал он на них по-своему – не веселье, не песня, а драка и агрессия обязательно были спутниками пьянки.
Мишка, хоть и был невысоким и худеньким, словно подросток, в драку кидался с пол-оборота. И то, что соперник мог быть на две головы выше и тяжелее его в два раза, никогда его остановить не могло. Этакая горячая северная кровь, но это, конечно, если он был в подпитии. Трезвый он был добрый, скромный парень, который всегда старается поменьше быть на виду.
После того, как мы все выпили – Люба хватанула так же, как и мужики, почти полстакана – и посидели, Мишка прямо на глазах стал оживать. Морщины у него разгладились, глаза заблестели – алкоголь делал свое дело. Вместе со здоровьем к хозяину, похоже, вернулось осознание окружающей обстановки, и он смутился.
– Ты это, Люба, хоть бы закуску какую приготовила. Гость все-таки.
Той водка тоже пошла на пользу, она раскраснелась и ожила.
– Сейчас, сейчас, Мишенька. Сейчас приготовлю что-нибудь. В летнике печь разожгу, а то в избе потом не продохнешь от жары.
Она вскочила и понеслась на улицу. Был самый лучший момент, чтобы поговорить о деле, – мы одни, водка еще не свернула Мишку на другой бок, он как раз начал соображать.
– Слушай, Миша, я ведь к тебе не просто так, я по делу.
– Во, а я как раз хотел спросить, каким это ветром тебя занесло.
– Да нехорошим, очень нехорошим ветром.
Я помолчал, не зная, с чего начать, потом решился. С Мишкой можно было говорить прямо, он прекрасно знал, чем занимается наша семья, – да и большинство людей, в районе, наверное, знали, но помалкивали. И он даже знал дядьку, как раз прошлой зимой мы с ним заезжали сюда. Дядька присматривал места для расширения дела и искал новые пути вывоза камня.
– Плохо дело, Мишка. Росомаху убили.
– Да ты что!
Мишка даже вскочил.
– Да не поверю! Он же бессмертный.
Потом, похоже, по моему виду понял, что
– Сочувствую. Мощный был человек. Рассказывай – как, где, кто и чем я могу помочь.
– Сейчас, Миша. Соображу, с чего начать…
Рассказал я ему почти все, утаил только про роль Валерки, так как тут никакой уверенности не было и надо было еще самому разобраться, ну и еще некоторые детали. Не стал, конечно, говорить, что я убил человека. Ни к чему на человека лишние тайны навешивать, и так много наговорил. Потом объяснил, что мне надо от него. Закончил я как раз вовремя – в сенцах загремело, и появилась Люба. В руках у нее дымилась сковорода.
Выслушав меня, Мишка молча взял бутылку и разлил остатки по стаканам. Потом взял стакан.
– Ну, давай, помянем дядю твоего.
Люба не стала спрашивать, за кого это мы тут пьем, пока она возилась с едой, ей, похоже, опять стала плохо, и она едва дождалась, когда в руке появится стакан. Мы выпили.
– Ты прав, – наконец заговорил приятель. – С водкой надо подождать. Сначала решим твои дела, потом выпьем.
Эти слова меня приятно удивили, все-таки я боялся, что водка сегодня победит, и все пойдет прахом. Ведь как я ни надеялся на Мишку, я сам видел, что творит водка с людьми, заставляя их не то что забыть про дела, заставляя забыть вообще про саму жизнь. Даже про детей и про родителей. Молодец Мишка, не сдался змию, надо все-таки определять его к нам в бизнес, нельзя больше отпускать его от себя – скатится к черту.
– Ты давай закусывай. Мне чего-то не лезет.
Он пододвинул ко мне сковородку с большими кусками жареной рыбы. Это пришлось очень кстати, обедал я уже черт знает когда. Лучше бы, конечно, мяса, но тут не ресторан, ешь что дали.
– Смотри, – продолжил Мишка. – На дворе ночь, но это ничего. Если, говоришь, бабки есть, то договориться можно и сейчас. Тебе срочно или все-таки до утра дотерпишь?
Я подумал.
– Если бы от кого-нибудь позвонить, узнать кое-что. Тогда уже будет видно. Утром или сейчас. Как мне помнится, тут же у вас вроде стационарные телефоны работают?
– Да, работали вроде. Есть у людей.
– Миша, да ты что?!
Это очнулась засыпавшая Любка.
– У меня ведь есть телефон. Ты забыл, что ли?
Мишка удивленно раскрыл глаза.
– Да? Не помню. А я, наверное, и не знал. Куда мне звонить.
– Есть, есть. Матери еще до перестройки поставили, она же директор школы была.
– Мать помню, а про телефон нет.
Вот блин! Чертыхнулся я, знал бы, уже давно бы позвонил, дома у родителей, да и большинства родственников постарше тоже были телефоны. Я сам, правда, уже сто лет не пользовался стационарным аппаратом. Привык к мобильнику.
– Пойдем прямо сейчас, – засобирался я. – Позвоню, тогда все и будет ясно. Далеко до тебя, Люба?
– Рядом, – ответил вместо нее Мишка. – Ты чё? Тут все рядом, деревня три двора. Раньше, видишь, и школа была начальная, а сейчас…
Он махнул рукой и тоже поднялся.
– Пошли, Люба.
– Ну и что будем делать? Похоже, твои дела совсем дрянь…
Я думал так же. То, что я сейчас услышал от родной матери, оглушило меня. Родня откуда-то уже знала, что дядю Афанасия убили. И что главный подозреваемый – я! Кто принес такую весть, она не знала, ей это сказал отец, когда вернулся от родни. Они, конечно, в это не верят, но сегодня у дома дядьки полдня стоял милицейский уазик. Отец хотел туда сходить, но она не пустила, завтра сама сходит к ним, узнает, что происходит. Под конец она тихо спросила: