Нефритовый трон
Шрифт:
Этими словами Хэммонд дал им понять, что для него лично дело закрыто.
— В жизни так не хотел расквасить кому-то нос, — сказал Грэнби, излишне громко закрыв за ним дверь. — Слушайте, Лоуренс, у нас ведь есть переводчик: Отчаянный. Надо будет только приводить китайцев к нему.
Лоуренс, чувствуя, что он сейчас слишком взбудоражен и не способен рассуждать здраво, налил портвейна себе и Грэнби. Они вышли с бокалами на корму и сели там, глядя на океан. Волна уменьшилась до пяти футов.
— Нет, Джон, тут надо подумать как следует. Не могу сказать, что речи Хэммонда мне по душе, но в общем и целом он прав.
— …то мы можем проститься с надеждой оставить себе Отчаянного, — угрюмо завершил Грэнби. — Придется нам, видно, умолкнуть — но будь я проклят, если мне это нравится!
Отчаянный высказался еще решительнее:
— Ну и что же, что нет доказательств? Не стану я дожидаться, пока он тебя убьет. Убью его самого, когда он выйдет на палубу — и дело с концом.
— Что ты такое говоришь! — поразился Лоуренс.
— Правду, вот что. Он, может, больше сюда и не выйдет, — задумчиво продолжал Отчаянный, — но я могу разбить кормовые окна и достать его из каюты. Еще можно бомбу бросить в него.
— Прекрати, — сказал Лоуренс. — Будь даже у нас доказательства, нам немедленно объявили бы за это войну.
— Его, значит, нельзя убивать, а ему можно? Почему он не боится, что мы ему объявим войну?
— Без веских доказательств правительство на такой шаг не пойдет. — Про себя Лоуренс был уверен, что правительство не пойдет на такой шаг и при наличии оных, но надо же было как-то урезонить Отчаянного.
— Так ведь нам не дают эти доказательства получить. И убить его мне не дают, и мы должны быть вежливы с ними со всеми — потому что правительство так решило. Надоело мне оно, это правительство! Я его и в глаза не видел, а оно всегда велит делать то, что мне неприятно.
— Оставим лучше политику в стороне. Мы не можем быть уверены, что принц Юнсин как-то причастен к этому делу, — сказал Лоуренс. — Есть множество вопросов, на которые трудно найти ответ. Прежде всего, зачем принцу желать моей смерти? Допустим даже, что у него есть причина — почему он тогда подослал ко мне слугу, а не одного из солдат? В конце концов, у Фен Ли мог быть свой мотив, о котором мы ничего не знаем. Нельзя убивать людей на основе одних только подозрений, без всяких улик — иначе мы сами станем убийцами. Тебя бы после этого замучила совесть, поверь мне.
— Ничего бы не замучила, — проворчал Отчаянный и стал бормотать что-то себе под нос.
Юнсин действительно не поднимался на палубу несколько дней, к великому облегчению Лоуренса, и Отчаянный успел немного остыть. Выйдя, он приветствовал Лоуренса все с той же холодной учтивостью и снова стал читать Отчаянному стихи. Тот помимо воли заинтересовался и, не будучи мстительным по натуре, забыл про свой гнев. Если Юнсин и знал за собой вину, то не подавал ни малейшего вида, и Лоуренс начал сомневаться в собственных выводах.
— Я, конечно, мог ошибиться, — признался он Отчаянному и Грэнби, когда принц удалился. — Я теперь уже не помню подробностей, да и тогда плохо соображал от усталости. Быть может, бедняга просто хотел мне помочь, а я вообразил себе невесть что. С каждой минутой мне это кажется все более фантастическим. Чтобы брат императора подсылал ко мне убийц, как будто я что-то для него значу? В конце концов я соглашусь
— Вы ни то и ни другое, — заявил Грэнби. — Я и сам тут мало что понимаю, но то, что Фен Ли вдруг вздумалось бить вас по голове — сущий бред. Будем хорошенько вас охранять и надеяться, что принц не поставит правоту Хэммонда под сомнение.
Глава 10
Через три недели, прошедших совершенно спокойно, вдали показался остров Амстердам. Отчаянного привели в восторг тюлени, лениво гревшиеся на берегу. Некоторые из них поплыли к кораблю, чтобы порезвиться в кильватере. Матросов и даже морских пехотинцев, которые вознамерились поупражняться на них в стрельбе, тюлени не боялись — но когда Отчаянный прыгнул в воду, тут же уплыли; даже те, что остались на берегу, начали отползать подальше.
Разочарованный дракон описал в море круг и залез обратно. Теперь он проделывал это гораздо ловчее и раскачивал судно самую малость. Тюлени постепенно вернулись и были как будто не против того, чтобы он рассмотрел их поближе — но уходили в глубину всякий раз, как он свешивал голову за борт.
Шторм унес «Верность» на юг почти до сороковых широт; она сбилась с восточного курса и потеряла напрасно больше недели.
— Одно хорошо: муссон, кажется, наконец-то установился, — сказал Райли, размышляя над картами вместе с Лоуренсом. — Отсюда мы двинемся прямо к Голландской Ост-Индии и месяца полтора не увидим земли. Но я уже отправил шлюпки на остров. Несколько дней тюленьего промысла помогут нам продержаться.
Бочки с засоленным тюленьим мясом воняли немилосердно. Еще пару дюжин туш в проволочных клетках подвесили на кат-балках, чтобы сохранить свежими. Назавтра, когда «Верность» вышла в открытое море, китайские повара разделали половину из них на палубе. Головы, хвосты и внутренности, вопреки экономии, полетели за борт, и Отчаянному подали слегка обжаренные бифштексы.
— Неплохо, — сказал он, сняв пробу. — Только перца и этого… жареного лука надо побольше. — За последнее время он стал настоящим гурманом.
Повара, всячески ему угождавшие, тут же выполнили заказ. Отчаянный съел все подчистую и улегся вздремнуть, ничего не ведая о недовольстве кока, квартирмейстеров и прочей команды. Китайцы, залив верхнюю палубу кровью, даже не подумали прибрать за собой. Время между тем перевалило за полдень, и Райли никак не мог требовать, чтобы палубу вымыли снова. Когда Лоуренс сел обедать вместе с ним и старшими офицерами, запах сделался нестерпимым — а окна приходилось держать закрытыми, чтобы уберечься от еще более крепкого запаха висящих снаружи туш.
Кок Райли, к несчастью, мыслил сходно с китайскими кулинарами: на стол подали прекрасный золотистый пирог, вобравший в себя недельную порцию масла и остатки зеленого кейптаунского горошка, и к нему миску горячей подливы — но внутри обнаружилось все то же тюленье мясо, и обедающие уныло ковыряли в своих тарелках.
— Быть по сему, — вздохнул Райли, скидывая содержимое своей тарелки обратно на блюдо. — Отнесите это мичманам, Джетсон, — не пропадать же добру. — Остальные последовали примеру капитана. Прочие кушанья смели подчистую, но отсутствие главного блюда создавало грустную пустоту. Слышно было, как стюард, уходя, сетует на «косоглазых дикарей, которые только аппетит людям портят».