Нефункциональный тест
Шрифт:
— Бернис, я помогу вам приготовить ужин.
Не только язык её тела заставил Троя волноваться: сгорбленные плечи и скрещенные руки, но и голос, ставший безжизненным.
Мама Джастина кивнула, и они зашли в дом.
К ним подошёл Фишер.
— Кто тебе сказал, что тётя Кэм была уродиной? Мы не произносим гадких слов, подобных этому. Ты должна сказать ей, что сожалеешь, когда она вернётся.
— Но я не говорила этого! — настаивала Эмили с дрожащими губами. — Это тётя Кэм сказала, что она исправляет своё уродство. Я и не думала, что она была уродиной,
Грудь Троя сдавило. Если она сделала всё это с собой — волосы, одежда — потому что считала себя некрасивой, то почему тогда она выглядела такой разозлённой на Хизер? Кэм не принадлежит к тем женщинам, которые часами проводят в ванной, прихорашиваясь. И это одно из её качеств, которое он находит в ней настолько чертовски очаровательным. Она освежающая перемена после зацикленных на своей внешности женщин, которыми он себя окружал.
Во двор вышла Нана, чтобы присоединиться к ним, сев в кресло рядом с Троем. Она осмотрела лица присутствующих.
— В чём дело со всеми вами?
Эмили разразилась слезами.
— Я задела чувства тёти Кэм. — Анна подбежала и подхватила девочку на руки.
Нана фыркнула.
— У Кэм нет чувств. Так что всё это значит?
Кума Виола поправила свои волосы.
— Видимо, кто-то назвал Кэм уродиной, и Эмили услышала.
Это привело Нану в ярость.
— Кто назвал мою внучку уродиной? — Её трость взметнулась вверх, словно световой меч, готовый пронзить тёмные силы.
— Думаю, Эмили неправильно поняла, — заявил Фишер, садясь.
— Она, должно быть, ослышалась, — сказала тетака Миртл, отрыгивая. — Я имею в виду, что убила бы за её скулы.
— А я убила бы за её грудь, — добавила Хизер.
Трой ущипнул переносицу.
— Наверное, вам всем следует сказать это всё ей? Может, она не знает.
— Чушь, — ответила Нана. — Эта женщина уверенно чувствует себя в своей собственной шкуре.
Трой так не думал. И начал задаваться вопросом: а что если он неправильно понял её характер? А что если они все тоже её не понимают?
— Эмили извинится, когда они вернутся, — сказал Фишер. — Не так ли, солнышко? Даже если ты не хотела, чтобы это так прозвучало. — Эмили со слезами на глазах кивнула в знак согласия.
— Что ж, — проговорила Хизер, — Если ты считаешь, что мне следует, я скажу Кэм, что хочу такую же грудь, как у неё.
Джастин рассмеялся.
— Присоединяюсь.
— Нет, — воскликнула Анна, протягивая Эмили Фишеру. — Вы поставите её в неловкое положение. Просто оставьте всё как есть.
Повисло неловкое молчание, пока Бернис с Камрин не вышли во двор. Трой наблюдал за ней, пока она ставила миску с куриным салатом и тарелку круассанов. Она выглядела спокойной, нисколько не задетой тем, что кто-то назвал её уродиной.
Камрин далеко не была уродиной, и он размышлял, знает ли она об этом.
Бернис подала тарелку фруктов и пакетик чипсов. Все тут же накинулись на еду.
Трой не мог смотреть на пищу, так что он откинулся на спинку стула и стал наблюдать за Кэм. Она, казалось, не замечала, пока спустя несколько
Ну, блин. Вот и ответ. Она ему не поверила. Не то чтобы она не могла принять комплимент, скорее, не могла в него поверить.
Между ними промелькнул взгляд: его был сплетен с чувством вины, её же — с грустью. Но в течение нескольких секунд он преобразовался в жар. Желание. Были только она и он, наконец признавшие то, что не должно быть произнесено. Всё произошедшее между ними вело к этой точке. Хоть он и пытался бороться с этим.
— Я это не хочу! — прокричала Эмили. — Я хочу куриные наггетсы!
Бернис приложила руку к груди.
— Мне так жаль, дорогая. Но у меня их нет.
Фишер отложил свой бутерброд.
— Мы не поставляем еду. Она ест то, что дали.
— Она просто устала, — сказала Анна. — Эмили, ты ведёшь себя невоспитанно.
— Мне всё равно! Я хочу куриные наггетсы.
— Миссис Хортон, — произнесла Кэм спокойно, как летний ветерок. Она положила свой бутерброд на стол и соединила руки. — У вас есть детское питание?
Трой не мог удержаться от улыбки. У его крестницы всегда был здоровый аппетит. Даже когда она была младенцем. По крайней мере, теперь она перешла на еду с общего стола. Он вспомнил, как был впечатлён, когда она впервые ела горох. У любого ребёнка, который смог бы удержаться от рвоты из-за того, что выплюнул бы даже малыш-экзорцист, был талант.
Бернис, казалось, поняла тактику Камрин.
— Что ж, а это у меня может и есть.
Эмили перестала плакать и уставилась на них.
— Я не младенец. Я не ем детское питание.
Кэм пожала плечами.
— Но ты так же не ешь пищу больших девочек. Думаю, нам следует принести детскую еду.
Бернис встала.
— Без проблем. Я скоро вернусь…
— Нет! — закричала Эмили и взяла сэндвич. Откусив огромный кусок, она произнесла с набитым ртом: — Видите?
Бернис снова села. Трой ухмыльнулся, подобно ослу. Он не считал, что из него вышел бы хороший отец, как Кэм однажды заметила. Камрин же свела психологию до уровня искусства. Ни у одного ребёнка не было бы и шанса. Теперь из неё вышел бы замечательный родитель. Возможно, её малыши даже станут маленькими гениями, исполняющими произведения Моцарта в возрасте двух лет.
— Я сожалею, что ты уродина.
И тут атмосфера в корне изменилась.
Все уставились на Эмили: все, кроме Кэм, которая изучала еду на своей тарелке.
Анна вытерла рот салфеткой.
— Ты хотела сказать: «Я сожалею, что назвала тебя уродиной».
— Верно, — сказала Эмили, отправляя в рот виноградину.
— Ох, Кэм, мне так жаль. Она что-то неправильно поняла и просто повторяет всё, что слышит…
Кэм подняла руку, прерывая Анну.
— Всё прекрасно. Ей всего лишь три года.