Негасимое пламя

Голдинг Уильям

— Продвижение по службе гораздо ближе к земле.

— А что бы вы сказали про мое продвижение из матросов в гардемарины? Невероятная история. Все случилось из-за того, что я попал в переплет.

— В переплет? Быть не может!

— Вы считаете меня скучным человеком? А вот представьте себе!

— Расскажите.

Его лицо расплывалось в темноте.

— Смеяться не будете?

— Не буду — вы же меня знаете!

— Знаю ли? Ну ладно. Дело в том, что в матросском кубрике, где едва хватает места подвесить гамаки, царит девиз: живи и дай жить другим. Хочешь книгу почитать — никто не возразит. Вы слушаете?

— Просто обратился в слух.

— Стояли мы на якоре. Вообще-то время было свободное,

но мне как раз выпало быть якорным. Никому я со своей книжкой не мешал… Тут-то меня офицер и застукал. Уж как он меня отчитывал, чтобы показать свою строгость, когда вдруг кто-то скомандовал «Смирно!» Это оказался адмирал Гамбьер.

— Мрачный Джимми?

— Да, некоторые его так называли. На самом деле он был хороший человек. Так вот, он осведомился, что я натворил. Пришлось признаться, что я читал во время вахты. Он поинтересовался, что именно, ну я и вытащил руку из-за спины, показал ему книгу. «Всему свое время», — заметил адмирал и ушел. Офицер велел старшине найти для меня в качестве наказания какую-нибудь работу. А к концу дня мне приказали явиться к капитану Вентворту. «Очень умно, Саммерс, — сказал Вентворт. — Собирайте барахло, вас переводят на флагманский корабль, в гардемарины. Вы меня разочаровали, Саммерс. На мой корабль вы не вернетесь».

— И что же там была за книга? А, знаю — Библия!

— Капитан Вентворт религиозностью не отличался.

— Так вот каким образом вы сделали первый шаг по служебной лестнице!

— Именно.

Я был сконфужен и сбит с толку. Нас действительно разделяли мили! Не зная, что ответить, я оглядел след за кормой, потом сделал вид, что критически разглядываю паруса.

— Вы правы, Эдмунд. Пожалуй, можно разрифить паруса. [15]

15

Рифы — поперечный ряд прикрепленных к парусу завязок, при помощи которого можно регулировать площадь паруса.

Чарльз позвал помощника боцмана, который продудел приказ сперва на шканцах, затем сбежал вдоль леера и проделал то же самое на баке. Вода доходила ему до колен. Темные силуэты карабкались по вантам, устремившись к парусам.

— Это прибавит нам ходу?

— Нет, скорее, поможет сохранить ту скорость, с которой мы идем сейчас.

Я умолк.

— Во всяком случае, вы не смеялись, Эдмунд.

— Тут нет ничего смешного. Скорее, вы к себе несправедливы.

— Отнюдь. Всем, чего я достиг, я обязан доброму человеку.

— Гамбьеру? Боюсь, вы сочтете меня слишком приземленным, однако… Мне кажется, как порицание капитана Андерсона, так и историю о том, как адмирал сделал вас гардемарином, стоит оставить между нами.

— Первое — согласен. Но второе-то почему?

— Мой дорогой друг! Рекомендация Мрачного Джимми помогла бы вам, выбери вы карьеру клирика… Что такое?

— Ничего.

— Но во флоте она вас далеко не уведет. Господи, да от нее будет столько же толку, сколько, скажем, от рекомендации бедняги Бинга! [16]

16

Джон Бинг (John Byng) (1704–1757 гг.) — английский адмирал, преданный военному суду и казненный за проигранное сражение, в результате которого французы захватили принадлежавший Англии остров Минорка (1756 г.).

— Что отнюдь не красит флот.

— Как знать.

— Что ж, во всяком случае, наш разговор заставил вас позабыть свои печали. Пора сдавать вахту — и в постель.

Чарльз подсмеивался над тем, как серьезно и как близко к сердцу я принял нашу беседу. Как

уже говорилось, в тот момент я не догадывался, что он хотел скрасить мне тоскливые ночные часы в страшной каюте — я-то всерьез верил, что был ему полезен! Теперь я и сам смеюсь над собой. А тогда вахта кончилась, и я вернулся к себе. Вода заливала углы и струилась по коридору. Ветер все еще подвывал, но уже не так страшно, как раньше. Я ворочался без сна, прислушиваясь к Преттимену, которого, видимо, напоили лекарствами, потому что криков слышно не было.

Остаток ночи прошел ужасно. Заснул я только перед рассветом и пробудился с твердой мыслью, что не выйду из каюты: так, по крайней мере, я никому не причиню вреда. Хотелось кричать в голос не хуже Преттимена.

(13)

Я вытащил часы из-под подушки и обнаружил, что уже без четверти десять. Я недоверчиво поглядел на циферблат, но стрелки упорно подтверждали то, что прозвонил репетир. Пришлось поверить, что я все-таки заснул, хотя непонятно, когда и как. Отдых облегчения не принес. Кроме того, проснулся я в одежде — пришлось сурово отчитать себя за нарушение своих же правил. Стоит только начать ложиться в постель одетым «по всей форме» — и неизвестно, чем это может закончиться! Континентальные нравы! Но как бы то ни было, а это упущение поправить было невозможно. Пришлось спустить ноги прямо в сапоги, которые стояли у койки, и выйти. Я посетил гальюн и прошел в пассажирский салон. Коротышка Пайк уже сидел там со стаканом бренди в руке. Почти сразу же стало понятно, что для него сейчас скорее поздно, чем рано. Вскоре выяснилось, что его выдворила из каюты сварливая жена — хотя, возможно, он выдворился самостоятельно, — после чего он разбудил Бейтса в совершенно неподходящий час и потребовал спиртного. Пайк пребывал в приподнятом настроении и плевать хотел и на воющий ветер, и на бурное море. Он предложил мне «пропустить по стаканчику», от чего я наотрез отказался, спросив вместо этого, как поживает его семейство.

— Семейство, мисс Тальбот? Ну их, семейство это… — Он, помаргивая, уставился на меня. — Она ж меня не выносит.

— Боюсь, мистер Пайк, вы несколько не в себе. Случайно наговорите такого, о чем потом пожалеете.

Мистер Пайк отвернулся и заметно помрачнел. Потом, точно придя к какому-то решению, он взглянул на меня, качнувшись вместе с кораблем.

— Противно эт'все, понимаете? Видеть ее н'могу. Да чтоб ее разодрало!.. Прошу пардону.

— Думаю, вам…

— Вот их люблю. А они м'ня нет, п'тому что она…она им г'рит…

Внезапно я потерял голову. В глазах потемнело. Вскоре зрение вернулось, но все вокруг стало красным — на самом деле красным. Я заорал на Пайка, вывалил на него все оскорбления, все бранные слова, которые знал, причем стоило мне их выпалить, как они тут же вылетали из головы. Наконец я выдохся и ослаб так, что едва справлялся с качкой, хотя и сидел на скамейке. Пайк же, опираясь о стол, лишь визгливо подхихикивал. Не отрывая от столешницы правого локтя, он ткнул в меня пальцем. Рука затряслась, словно сжимала тяжелый пистолет. От качки и пьянства, не говоря уже о дурацком хихиканье, палец гулял туда-сюда, как сломанная фок-мачта. Я перевел дыхание. Будучи далек от раскаяния и считая, что Пайк все это вполне заслужил, я добавил:

— В общем, неприятный вы человечишка.

Визгливый смешок все не смолкал.

— Во-во, и она так г'рит!

Он продолжал смеяться. Неслышно возник Бейтс с кружкой пива для меня в одной руке и салфеткой в другой. Широко расставляя ноги, он двинулся к нам, поскользнулся в луже, ловко выпрямился и, балансируя кружкой, почти пробежал до конца салона по накренившейся палубе. Я взял пиво, выпил его и потребовал бы следующее, но предусмотрительный Бейтс исчез так же внезапно, как и появился. Пайк заливался хохотом.