Негасимое пламя
Шрифт:
Глубоко вдохнув морозный воздух, Яр закрыл глаза.
Как и в прошлый раз, ему почудилось, будто весь мир вмиг заполнило свирепое пламя, но теперь страха не было. Прислушиваясь к затухающему биению чужой жизненной силы, он то бережно делился собственной, то касался нитей проклятия, всякий раз с великой осторожностью отпуская на волю тонкие языки бледно-золотого огня. Не раз и не два останавливался, чувствуя, как теряет контроль над своенравной силой. Зимнее дуновение остужало выступившую на лбу испарину. Так ли чувствуют себя маги-медики, рискующие неловким движением навредить пациенту? В их распоряжении
А он – сумеет.
Упрямые, напитавшиеся силой чары отступали неохотно. Иной раз упущенный чёрный жгут лишь стремительнее разрастался, пока Яр не прижигал его снова; иной раз опасно замирал слабый, неровный пульс. «Тонкой нитью средь терний и пламени…» Должно быть, поэту Ар-Ассану тоже доводилось прибегать к этому способу врачевания.
Когда Яр вновь открыл глаза, за окном царила ночь – будто побеждённая чернота проклятия выплеснулась наружу и назло волшебному пламени поглотила мирно засыпающий город. Снег перестал; должно быть, минул не один час. Яр бездумно смахнул со лба мокрые от пота пряди. Руки слегка дрожали. Сил не осталось вовсе; так, наверное, чувствуют себя волхвы, лишившиеся дара. Ёжась от холода, он с трудом поднялся на ноги, подошёл к окну и со второй попытки захлопнул створку.
Всё было правильно.
– Л-леший… – Александр Михайлович выругался слабым голосом, без видимых усилий приподнялся на локтях. – Что здесь… Ч-чёрт, привидится же…
– Осторожно, – Яр вновь уселся на упоительно мягкий ковёр, привалился спиной к резной ножке стола. Сейчас его запросто скрутит даже самый бестолковый безопасник. – Лучше пока без резких движений.
Верховский недоверчиво прищурился. В его памяти прямо сейчас воскресали последние запечатлённые мгновения. Если бы Яр и хотел заставить его забыть, сил на это уже не осталось.
– Твоя работа? – неприязненно поинтересовался Александр Михайлович. Потянулся к карману пиджака, помрачнел. Ему тоже не нравилось чувствовать себя беззащитным.
– Моя, – признал Яр и на миг устало прикрыл глаза, собираясь с мыслями. Говорить не хочется, но придётся – иначе всё коту под хвост. – Выслушайте меня, пожалуйста. Что бы вы ни думали, мы с вами не враги.
LXII. За день до весны
«Мы не воюем. Когда-то немыслимо давно это посчитали настолько важным, что запрет вступать в людские войны встал в один ряд с запретом убивать и с запретом причинять вред при помощи дара. Мои друзья иной раз посмеиваются над этими клятвами, называют их одряхлевшими и говорят, что один пулемёт опаснее десятка боевых магов. Я возражаю им: чтобы отнять жизнь, не обязательно нужен пулемёт – довольно заточенной палки. Что уж говорить о магии! Она, как и любая иная часть природы, не несёт в себе ни добра, ни зла – одну лишь бесстрастную мощь, но почему-то…»
– Может, окно откроем? – попросил Мишка заранее извиняющимся тоном. – На улице тепло…
Тепло – это, пожалуй, громко сказано, но в последние дни солнце и впрямь греет вовсю, медленно и упорно сгоняя с чумазого лица земли закостеневшие снеговые наросты. Придерживая взглядом нужное место в строке, Яр щёлкнул пальцами. Оконную ручку вверх и на себя – совсем несложное преобразование; над такими он
– Продует, – немедленно пожаловался Чернов.
Яр отвлёкся-таки от тетради и обвёл взглядом полупустой кабинет. Нагруженную куртками вешалку у двери венчала грандиозных размеров меховая шапка, наверняка самому же Костику и принадлежавшая. В самый раз.
– Пространственная магия – не игрушка, – обиженно заявил Чернов из-под низвергшегося на него мохнатого купола.
– Кто сказал, что я играюсь? Переживаю за твоё здоровье, – Яр пожал плечами и вновь углубился в чтение. С недавних пор вечно проблемный Чернов его забавлял – не более того.
«…почему-то об этом иногда забывают. Странно: ведь всякий понимает, к примеру, что ядерный распад может напитать энергией огромные города, может обратить те же города в пыль, а может безо всякой цели сжигать раскалённое звёздное вещество. То же и с магией. Она способна дать нам колоссальный импульс для скачка в будущее; только это и видят энтузиасты. Я же смотрю на тысячелетний опыт человечества и думаю, что извечный страх перед одарёнными имеет под собою твёрдую основу. Пока не изжита людская вражда, а это значит – не побеждено то, что её порождает, любая созидательная сила непременно становится оружием. До тех пор, как отгремит самая последняя война, нам следует оставаться в тени и хранить свою тайну…»
Так можно ждать очень долго.
Яр перелистнул страницу и с сомнением покосился на отложенный в сторонку учебник экономики. Против обыкновения, настроения учиться не было вовсе. Будоражило неясное предчувствие перемен – не то во времени года, не то в течении незаметно полюбившейся службы, не то в чём-то неизмеримо большем.
– А ты чего обедать не идёшь? Время уже, – обратился к нему Старов. Мишка сегодня был сам не свой, а от переживаний людям всегда неймётся поговорить.
– Жду, – честно сказал Яр. – Хочу узнать, чем кончится.
– Ну да, – пробормотал Мишка и отвёл взгляд.
– Да ладно, самое страшное уже позади, – примирительно сказал Яр. Лгал, конечно, но это и не было сейчас важно. – Через пару недель все успокоятся, а через полгода вообще забудут.
Костик ревниво зыркнул на коллег, но ничего не сказал. Весь февраль его больно стрекало самолюбие: отдел штормило вместе со всей Управой, а он – самый старший, между прочим, из оставшихся офицеров! – оказался в стороне от водоворота событий. Чернова сложно винить: он великовозрастный тепличный мальчик, тоскующий по приключениям и жаждущий славы. Верховскому стоит пустить парня на серьёзное дело, иначе получится второй Котик…
Котик. С ним ничего ещё не решено.
Унимая тревогу, Яр не глядя схватил со стола карандаш и нервно провернул его в пальцах. Проблем-то осталось немало. Грозящийся взорваться гнойник, конечно, прижгли, но на его месте моментально, прямо в день скоропалительной отставки Авилова, начали вздуваться новые волдыри, болезненные и опасные. Безобиднее всего были слухи. Чего только Яр не узнал о себе через третьи руки; шефу доставалось ещё больше. Но это всё ерунда. Главное – растерянно молчало «Московское зеркало».