Негритюд в багровых тонах
Шрифт:
Вся будущая орудийная прислуга вздымала обе руки вверх и кричала: — «Мамба — великий унган! Боги Вуду любят его! Мамба — великий громовержец! Он может управлять оружием белых!» Я кланялся…
Мляха-муха, что же это за треш. Ещё не хватало мне стать Зевсом или Перуном, в местном понимании этого образа. Обучать мне пришлось всего пару раз, остальное время с аборигенами занимался Семён Кнут, лодырь и тунеядец.
Грустно посмотрев на воинов, я дал команду собирать всех перед боем, чтобы «задвинуть» им речь о вечном и недобром.
Глава 2
Воины выстроились посотенно. Я оглядел их нестройные ряды, здесь и сейчас стояло чуть больше пяти тысяч человек. Некоторые были ранены. В строю не было пленных, и лучших моих воинов, ушедших с Ярым. Почти пятьдесят человек из них вернулись самовольно обратно, заявив, что они будут биться и умирать вместе с Мамбой. Пожав плечами, я принял их решение и поставил в строй.
Не было лучших, но и худших тоже не было. Все они были готовы храбро сражаться с оккупантами. Страха в их чёрных глазах не было, лишь вера и преданность сияла на их лицах, устремлённых на меня.
В который раз я делаю одну и ту же ошибку, иду в бой вместе со всеми, а не стою скромно в тенёчке, на вершине холма. Но не отсидеться мне сейчас там, никак, да и не было поблизости холмов. В очередной раз решалась судьба чёрной империи, на сегодняшний момент имеющей, всего лишь, статус королевства, да и то, почти никем не признанного.
Я смотрел на суровые некрасивые лица. И наполнялся их решимостью и бесстрашием, которого сам, увы, не испытывал. Такова судьба всех уважающих себя лидеров, идти туда, куда не хочется, и делать не то, что хочется, а то, что надо сделать.
Я боялся, но в то же время знал, что не отступлю. И пусть по мне стреляют, как по мишени, как это было во сне, если смогут взять меня живым. Я всё равно поведу этих людей в бой! Я не смогу по-другому! Я не смогу предать их веру в меня. Предать их тела и души, совершив сделку с совестью, и с администрацией интервентов! Набрав в грудь побольше воздуха, я заревел…
— «Слушайте меня… все! Люди банту, и люди банда. Люди макарака и люди динка. Угандцы и конголезцы. Все те, кто стоит сейчас передо мной, для того, чтобы пойти в бой…, и возможно, остаться в этом бою навсегда!»
— Там… вы видите… стоят те, кто вероломно нарушил договор со мной, и с нашей страной. Они пришли на эту землю, которая принадлежит нам, чернокожим жителям Африки. Они пришли сюда не для того, чтобы сделать нашу жизнь лучше, или жить вместе с нами на равных условиях.
— Они пришли сюда, чтобы поработить нас и превратить в свою скотину. Свою домашнюю скотину. Покорно жующую из их рук жалкие подачки, и готовую работать на износ, по мановению руки господина. И умереть тогда, когда он захочет, или когда ты ему надоешь и больше не принесёшь ему богатство.
— Я не хочу так жить! Я хочу жить свободным. Хочу жить, как хочу я! А не так, как хочет чужой пришелец. Так защитим же нашу землю, братья, от вероломных белых, пришедших, чтобы убивать нас! Погибнем в бою, как завещали нам наши предки и наши боги.
— Великий Вуду, обращаюсь к тебе с просьбой. Даруй нам
«Вуду, вуду, вуду, ву-ду» — воины громко скандировали, подкидывая с каждым криком вверх стволы своих винтовок. Многие вошли в транс, делая надрезы на своих телах, грозившие впоследствии превратиться в уродливые шрамы. Почти все были размалёваны разными красками, и лишь шорты и порванные хлопчатобумажные рубашки скрывали их чёрные и тёмно-коричневые тела.
Я пригладил усы и небольшую бороду, курчавившуюся у меня на подбородке и щеках, и ещё раз оглядел неровный строй храбрых чернокожих воинов. Ни один не отвёл взгляд от глаз своего вождя. Все были готовы идти в бой и умереть, если такова их судьба.
— Воины! Никто не знает свою судьбу! И даже я! Если мне суждено погибнуть в этом бою, и сражение потеряет всяких смысл, тогда уходите небольшими группами, забирая с собой своих раненых товарищей. У вас длинные ноги и выносливые тела, вы сможете преодолеть многие расстояния, не зная усталости и давая отпор врагу.
— Где-то здесь бродят чернокожие предатели, продавшиеся за кусок лепёшки и возможность безнаказанного насилия над другими неграми. Они продались бельгийскому королю Леопольду. Убивайте их! Не давайте им преследовать себя. Отстреливайте их издалека, устраивайте засады. Нападайте ночью и исподтишка. Они трусы, они боятся вас.
— Как подлые гиены, они бродят где-то рядом, готовые внезапно напасть на нас со спины. Но они слабее, чем мы. Мы за правду, а они всего лишь предатели, и знают это. Не бойтесь их и убивайте! Не сдавайтесь в плен.
— Любой, кто погибнет в бою, сражаясь до конца, будет обласкан богами Африки, и вечно находиться в раю, наслаждаясь прекрасными ароматами рая. Пить мериссу и пальмовое вино. Бесконечные ряды женщин будут услаждать его неустанные чресла.
— Те же, кто предаст духов наших предков, будут вечно скитаться во тьме, не в силах попасть на солнечную землю. И только чёрный туман будет царить вокруг, не давая увидеть ни солнца, ни добрых духов. Это вечное скитание по ночной стороне Африки будет мучить их. Верьте мне, Мамбе, Великому Унгану народа банда.
— Я, Иоанн Тёмный, Великий унган Мамба, заклинаю вас всеми богами на эту битву, и наполняю ваши тела бесстрашием и ВЕРОЙ! Аминь!
Воины ещё долго пребывали в экстазе, оглашая воздух дикими воплями, которые были слышны даже в лагере англичан, казалось, испуганно притихших. Что вскоре было развеяно с их стороны выстрелом лёгкой пушки. Их снаряд, ввинтившись в разогретый жарким африканским солнцем воздух, разорвался высоко над нами, осыпав шрапнелью, потерявшей, впрочем, уже свой убийственный эффект.