Неидеальные. Откровения о любви

Лейк Оливия

— Алена, — начал очень мягко, — у меня к тебе предложение.

Очень рискованно для меня, и ей вряд ли придется по вкусу. Вон как напряглась вся и глазами сверкает грозно.

— Я хочу, чтобы мы жили вместе.

— Что?! — возмущенно воскликнула.

— Дослушай. Это, — придвинул к ней дарственную, — твой дом. Для тебя и детей. Я заметил, что в квартире застопорился ремонт: переезжай в дом, спокойно займись делами. Осмотрись, поживи, потом решишь, как быть.

— В чем подвох?

— Позволь мне три месяца быть

рядом. С детьми, с тобой. Дай шанс доказать, что мы можем быть вместе. Всего три месяца прошу. Если не простишь, останусь исключительно отцом детям и тебя перестану домогаться.

— Три месяца? — переспросила с обманчивым спокойствием. — У меня странное дежавю… — Алена поднялась и, опершись о столешницу, произнесла, практически по буквам: — Пошел в жопу!

— Я бы с радостью, — проговорил, не сдерживая иронию.

— Опять нагнуть меня хочешь?! — вспылила Алена, глядя на мою довольную рожу.

Я посмотрел на нее тяжелым мужским взглядом и ответил со всей откровенностью:

— Очень хочу нагнуть. Ты знаешь в каком смысле, — я тоже поднялся.

— Не подходи… — хрипло выдохнула, делая шаг к двери. Я к ней, она от меня. Алена бросилась к выходу, я успел ударить ладонью, не давая открыть дверь.

— Один поцелуй, девочка моя, — проговорил, как в бреду, становясь жертвой безумной тяги и сладкого аромата ее кожи.

— Нет… — рвано вздохнула, обессиленно отталкивая меня.

Мягкие… Какие же у нее мягкие губы, податливые, со вкусом спелой малины. У меня башню сорвало окончательно, когда проворным языком скользнула мне в рот, возбуждая и заигрывая. Ладонь инстинктивно взлетела вверх, сжимая упругую грудь. Я помнил острые соски, розовые ореолы и родинку над левой — целовал ее много раз.

— Алена… — шепнул просяще. Хочу ее. Сдохну, если не получи немедленно. Она игриво ступней погладила мое бедро и… Бляяя!

— Больно! — едва протолкнул сквозь зубы. Черт! Зарядила мне по яйцам. Ебать, там, кажется, омлет с сосиской. А-аа!

— Это мой ответ на все твои предложения. А будешь руки распускать, останешься импотентом. Пока.

Алена ушла, а я упал в кресло, растирая ушибленный пах. Дерзкая дикая кошка! Было больно, в голове шумело, но я видел свое отражение в зеркальных панелях — более глупой, но счастливой улыбки давно не видел. Она ответила! Алена целовала меня, а это кое-что значит. А в остальном… Я знал, что ей нужно время, чтобы обдумать. Предложение спорное, но она поймет его выгоду. Рано или поздно поймет. Лучше, конечно, пораньше.

— Андрей, давай, занимайся, — сказал, когда адвокаты вернулись. — На днях позвоню, обсудим правки в договоре. Веди переговоры с ее адвокатом, — поднялся и поковылял к выходу. Нужно к урологу записаться: такой важный орган пострадал. Без яиц мне не жить.

К восьми вечера приехал к сыну. Конечно, я понимал, что, не проживая вместе, очень сложно выполнить все обещания — я ведь работал.

Чуть опоздаю и все — дети спят. Но дома, даже если задержался, мог поцеловать сонных, принести воды ночью или вытереть задницу, если понадобится. Оптимальный вариант попробовать пожить вместе, дать друг другу шанс как родителям. Ну и как мужчине и женщине, да. Больше мы не будем чужими, что бы ни произошло. Даже если Алена не простит. Если не любит и не сможет полюбить. Я прошу всего лишь три месяца времени. Три месяца — для нас оказались сакральным сроком. Но в этот раз я верил в себя, в нее и в удачу.

Алена смотрела недовольно и, фыркнув, ушла к себе в спальню, а Кирюха с Катюхой были рады. Нелли Владимировна даже чаем напоила и супом накормила. Грибным. Сказала, что его Алена готовила. Надеюсь, у меня будет возможность попробовать что-нибудь еще из-под ее руки.

К тестю приехал уже около десяти. Герман Львович после недельной командировки выглядел бодрым и даже загорелым. Он недавно развелся с не помню по счету какой женой и был в поиске нового счастья.

— Проходи, Дима. Выпьешь?

— Кофе, — согласно кивнул. От алкоголя отказался.

— Лизонька, сделай кофе и принеси чего-нибудь легкого перекусить.

Домработница была женщиной молодой, но, что говорится, в теле. Очень хорошо в теле. Готовила прекрасно и внешне не подходила под жесткий отбор в любовницы Германа Львовича, за что тот ценил и щедро платил.

— Бабу найти легко, а вот хорошую хозяйку нет, — это повторял всегда, когда смотрел в след пышным формам Лизы. — Что у тебя? Случилось что-то? Отец?

— Нет, с ним все нормально. Мы с Ирой разводимся, — сказал прямо. Мы мужчины, не вижу смысла ходить вокруг да около.

— О как… — тесть поставил бокал с виски на стол. — Ну я примерно понимаю, почему. Ирка, конечно, ничего особенного и родить не может.

Я только покачал головой. Как же он промыл Ире мозги, вложив в голову идею об обязательном наследнике. Теперь презирает за неисполнение. Три года замужем и не родила — бракованная, значит. Герман Львович во всем винил женщину, не мужчину.

Про выкидыш мы не распространялись, это стало бы еще одним ментальным тычком. Тесть был не самым плохим человеком, но жутким консерватором и махровым сексистом.

— Герман Львович, Ира не виновата. Не нужно с ней так.

— Ну если ты такой добрый, чего разводишься? Оставайся, пыхти, старайся на ней!

Иногда у меня появлялось острое желание втащить двум мужикам, которые сильно старше меня и не чужие: отец и тесть. Но я держался. Пока.

— Герман Львович, у вас как с биологией? Генетику изучали? Ира не виновата, что родилась девочкой.

— Правильно, мамашка ее виновата.

Я закатила глаза. Даже если сейчас ему несколько задач с доказательством приведу на тему Х и У хромосом, ничего не добьюсь. Виноваты бабы — это диагноз.