Неинтересное время
Шрифт:
— Значит, вы считаете меня шпионом?
— УЖЕ нет. Ваши действия, как мы решили, доказывают то, что шпионом вы не являетесь. Хотя ваше знакомство с Камовым вызвало сомнение. А уж ваши поиски колдунов и волшебников и вовсе поставили в тупик. К счастью, один товарищ из ИИФ разъяснил нам, что может быть этому причиной…
— ИИФ? — Сергей вспомнил таинственное сокращение, — Что такое ИИФ?
— А вы не знаете?
— Нет.
— Значит, вам этого знать и не положено.
Виктор и Сергей помолчали.
— Скажите, Виктор, вы решили, что я — не шпион. Тогда кто же
— В том-то и дело, что теперь мы не знаем. Кто вы, товарищ Вышинский? Кто вы такой?
Сергей смотрел на Виктора. Сказать? А смысл? Вот скажет он сейчас: «Знаешь, Виктор, а ведь я на самом деле — из будущего. Да к тому же еще и не из вашего. Из будущего, где СССР давно развалился, идеи коммунизма никому, кроме кучки маргиналов, неинтересны, а именем товарища Сталина и кровавой гэбней, к которой ты, кстати, относишься, разве что детей не пугают. Вот скажу я это. Как исправится ситуация?»
— Что молчишь? — первым не выдержал Виктор, — Для чего ты приехал в наш город? Чего ты хочешь?
— Я ничего не хочу. Я работаю. Я не шпион и не враг, я Сергей Вышинский, невезучий сектант, не выбиравший, каким стать и не по собственной воле оказавшийся здесь. И хочу я только две вещи: вернуться назад или же работать здесь, на пользу людям.
Виктор пристально посмотрел на Сергея.
Из дверей тюрьмы ОГПУ наверно выходили всякие люди. Эстонские шпионы, контрабандисты, бандиты, белогвардейцы… А вот сектанты с мечом в руках здесь наверняка не появлялись.
К некоторому удивлению Сергея статьи за хранение холодного оружия в Уголовном кодексе РСФСР не было. Вообще. Поэтому меч, первоначально изъятый, ему вернули.
Виктор принес Сергею серую книжечку уголовного кодекса, чтобы тот не задавал глупых вопросов на тему, сколько мне придется отсидеть. Из нее-то Сергей и вычитал статью 220 о хранении огнестрельного оружия, в которой никак не упоминалось холодное. Вообще, если отдельные статьи выглядели глупыми или чрезмерно жесткими, как например статья 102 «Сокрытие коллекций и памятников старины и искусства», или 104 «Участие в выборах в советы лица, не имеющего на то права». Или 121 «Преподавание малолетним религиозных вероучений в государственных школах». А иногда попадались и статьи, которые даже для либерального двадцать первого века казались слишком либеральными. Так Сергей с удивлением обнаружил в 143-ей статье примечание о том, что если убийство было совершено по просьбе убитого из чувства сострадания, то оно не карается. Сергею сразу же вспомнились процессы врачей, сделавших смертельный укол безнадежно больному по его просьбе.
Под утро Сергея вызвали из камеры, где тот же грузин сказал, что он, Сергей, освобождается из-под стражи под подписку о невыезде за пределы города Пескова до окончания следствия. Неправильно истолковав удивление на лице Сергея — тот уже искренне собирался отсидеть в камере не меньше полугода — грузин пояснил, что по всем обстоятельствам ночное происшествие подпадает под статью 20, то есть уголовно-наказуемое деяние, совершенное для спасения жизни, здоровья и арендуемого имущества, не подлежит наказанию. Поэтому следствие закончится
В итоге на всех троих участников битвы при чернильной мастерской оставалась одна-единственная статья: о незаконном хранении оружия. И та — для Кирилла. Наган Сергея был объяснен им, как захваченный в ходе битвы — что было почти правдой, пистолет Виктора Алексеевича — Браунинг 1900 года — был зарегистрирован и имелось разрешение на хранение, поэтому единственным злобным преступником остался Кирилл, который на обрез знаменитого дядьки, естественно, документов не имел. И грозило ему страшное наказание — до шести месяцев принудительных работ. И то, если его не возьмут на поруки, тогда Кирилл и вовсе отделается легким испугом.
Сергей вздохнул, перехватил поудобнее меч, повернулся в сторону мастерской…
— Доброе утро, Сергей Аркадьевич.
К Сергею подкатил автомобиль — открытый кузов, похожий на смятую банку из-под пива, высоко поднятый над землей, колеса со стальными спицами. За рулем сидел молодой парень в кожаной куртке и кепке. На лице широкие шоферские очки, на руках перчатки. На заднем сиденье открывал дверь Виктор.
— Садитесь, подкину до мастерской.
Сергей на мгновенье замер, а потто — а чего бояться? — запрыгнул на продавленное сиденье.
— Что это за тарантас? — выкрикнул он, когда непонятный автомобиль запрыгал по мостовой.
— Это не тарантас. Это — автомобиль Пузырева!
— Конфискованный?
— Почему?
— Ну, у Пузырева.
— А, да нет. Это производитель. Если хочешь, вон, с Ермолаичем поговори, он про свою карету все знает.
Сергей улучил момент и перепрыгнул на сиденье рядом с шофером. Тот повернул голову, блестя стеклами очков.
— Что это за машина?
— Это не машина, это авто! Купца Пузырева производства.
Поездка в открытом тарахтящем автомобиле не располагала к долгим разговорам, однако водитель все же рассказал Сергею краткую историю «авто».
Жил до революции некий купец Пузырев. Который, несмотря на то, что купец — для водителя это был явный недостаток — был еще и большим патриотом. В то время в России был только один завод по производству автомобилей — в Лифляндской губернии, вот господину Пузыреву это не понравилось чем-то. Решил он свой завод открыть и свои собственные автомобили делать: в России сконструированные и только из российских деталей собираемые. Сказано-сделано, уже перед самой войной завод под Питером был открыт.
— И что, много автомобилей выпускал?
— Да где там! разве при царе дали бы человеку спокойно работать? Только два десятка и построили, для армии в основном, а потом, когда купец умер, рукой махнули. Сказали, за границей покупать дешевле…
«Да, — подумал Сергей, — проблему российского автопрома уходят своими корнями аж в дореволюционную Россию… Хотя раньше бы и не подумал, что в царской России вообще могли автомобили собирать. Хоть немного, но зато из собственных частей. Интересно, в современных российских автомобилях много российских деталей?»