Неискушенные сердца
Шрифт:
Александрия подсела к ней с другой стороны и стала горячо упрашивать:
— Я хочу, чтобы ты выяснила, что произошло между Парисом и Ботвеллом. Я точно знаю, он использует ту чертову бумагу против меня.
Парис услышал конец разговора, подходя к солярию. Он было разозлился, но злость его быстро сменилась удивлением, когда раздался голос жены:
— Черт побери! Я ужасно устала от ваших бесконечных приставаний! Вы оба отлично знаете — Парис не кукла, которую можно дергать за веревочку. Он видит насквозь все мои уловки с упрашиванием. И на меня одну обрушивается весь
Прекрасное, теплое чувство охватило Париса при этих словах жены. За ужином она нашла записку, засунутую под ее прибор. «Моя дорогая Табризия, первая и единственная женщина в мире, которую я когда-нибудь любил и люблю отчаянно! Ты прощаешь меня? П.»
Она тут же поймала его взгляд через большой стол, и они словно уединились, утонув в глазах друг друга незаметно для всех Когда ужин подходил к концу, он приподнял бровь, и она улыбнулась ему таинственной улыбкой.
— Парис, пойдем в солярий. Я хочу поговорить с тобой.
— А мы не можем поговорить в постели? — прошептал он.
— Нет! Твое внимание отвлекается, да я и сама забываю обо всем, что собиралась сказать.
Он засиял, взял ее за руку и повел в солярий.
— Ты не подписал мировое обязательство, так ведь? — спросила она его с упреком. — Парис, ты не можешь себе представить, что творится со мной, когда ты отправляешься
в набег. Я не имею в виду твои походы вдоль границ в поисках овец. Я о том, когда ты идешь в рейд против вражеского клана. Я умираю тысячу раз! Ожидание невыносимо. И даже когда ты возвращаешься, я знаю — это не конец. После рейда — возмездие, потом еще рейд.. И так
далее, без конца
Он поднял руки, насмешливо изображая, что сдается.
— Успокойся, радость моя! Я подпишу это проклятое обязательство о замирении.
— Гм, это так легко? — Она удивленно и подозрительно посмотрела на мужа. — Ты решил подписать его задолго до того, как я заговорила об этом. Так ведь? Ах ты, дьявол! Больше я ни слова не скажу!
— О благословенные небеса! — рассмеялся он. — Так ты сама теперь пойдешь или мне тебя отнести?
— Отнеси меня, — искушающе прошептала она.
Он подхватил ее под коленями, изображая, что спотыкается от тяжести.
— Боже мой, вот это вес! Не знаю, смогу ли донести!
— Она счастливо засмеялась и прошептала:
— Я чувствую, что сможете, сэр.
Парис поцеловал ее раз двадцать перед тем, как положить на кровать. Он легко провел пальцами по ее ключице, но Табризия не удовлетворилась этим. В жажде настоящих ласк она потянула его руку ниже. Парис накрыл ее своим телом и повел в волшебное путешествие, подняв к таким высотам блаженства, что ей показалось, она коснулась звезд. Проснувшись наутро, он все еще держал жену в объятиях. Он склонился, поцеловал ее веки и удовлетворенно вздохнул.
Венеция приехала рожать в Кокбернспэт. Она заявила Ленноксу, что там, в окружении сестер, ей не будет
Парис соорудил двуколку, чтобы собирающиеся стать матерями женщины могли ездить в солнечные дни лета и побольше дышать свежим воздухом. Даже Александрия стала выезжать. Молодая женщина набралась мужества и больше не боялась Париса, который уговорил ее ждать дальнейшего развития событий. Она успокоилась. Спокойствие передалось Венеции и Табризии. Они стали терпеливее и сдержаннее. Лишь одна Шеннон не могла побороть свой темперамент и время от времени в сильном раздражении закатывала глаза. Разговаривали только о родах, пока Парис не взорвался:
— Вам что, больше нечего обсуждать, кроме рождения и смерти?
В середине месяца их ожидало большое развлечение. В замок прискакал Ботвелл в сопровождении Джона Гордона и его сына Адама. Ботвелл лично гарантировал их безопасность, и они оба явились прямо в Кокбернспэт.
Парис прогнал женщин в комнаты, прежде чем позволил Гордонам ступить в замок. Александрия сидела бледная и дрожащая, боясь, что сейчас ее вызовут на переговоры, а потом боясь, что не вызовут.
У Джона Гордона хватило ума доверить Ботвеллу вести переговоры от его имени. Парис не побеспокоился проявить гостеприимство, не предложил приезжим выпить, явно демонстрируя неудовольствие и гнев в связи с их неожиданным появлением.
Ботвелл откашлялся.
— Гордоны приехали ответить на твои обвинения. Обвинение в изнасиловании отрицается. Однако, — добавил он торопливо, — соблазнение признается, и предлагается возмещение.
— Возмещение? — холодно переспросил Парис.
Ботвелл кинулся, как в омут.
— Они предлагают брак, как достойное разрешение ситуации.
— У меня нет времени для шуток, — Кокберн сделал взмах рукой, как бы отпуская их и собираясь уходить.
— А также, — добавил Ботвелл с упрямой решимостью, — они предлагают и солидную компенсацию.
Парис повернулся и подверг Адама Гордона пристальному осмотру. Сын был более молодой копией красавца отца, только в лице его полностью отсутствовала жестокость. Парис велел слуге привести Александрию. Она пришла, бледная и дрожащая, опустив глаза. Сердце ее трепетало. Парис не отрывал взгляда от лица Адама Гордона. При появлении Александрии лицо юноши смягчилось. Когда она подняла на Адама глаза, нежная улыбка осветила комнату.
Парис заговорил прямо с молодым Гордоном.
— Если я отдам тебе свою сестру в святой брак, ты согласишься жить в Кокбернспэте год, чтобы мы лучше узнали тебя?
— С удовольствием, милорд. — Адам говорил ясно, без всяких колебаний, хотя старший Гордон проявлял явное недовольство.
— Я пошлю в церковь, и мы совершим церемонию сегодня же. Не хочу задерживать твоего отца под своей крышей дольше, чем это необходимо, — сказал Парис.
Ботвелл перешел ко второй проблеме.
— А какие деньги или замки ты просишь?
— Ты наследник Хантли, не так ли? — обратился Парис к Джону Гордону.
Гордон сдержанно кивнул.
— Сделай Адама твоим наследником вместо другого сына.