Неизбежность (Дилогия - 2)
Шрифт:
Но выпить бы надо. Вера и преданность от этого не поколеблются - они не могут поколебаться, - а настроение поднимется.
Хокуда перебирал кривоватыми ногами, поглядывал на куривших летчиков и механиков, и внутри у него жгло, кожа на кончиках пальцев саднила. И першило в горле. Да, надо промочить. И основательно промочить. На севере, где граница, что-то громыхнуло?
Нет, показалось. Все тихо. Война идет оттуда, но пока ее не слышно. Выпить!
Ударил порыв ветра, взвихрил пыль, запорошило, глаза. Они заслезились, словно Хокуда заплакал. Нет, за свои двадцать
И этим гордится: слезы не для мужчины и воина. Не совсем объяснима, конечно, его нелюбовь к ветру. Ведь в Стране восходящего солнца летчика-камикадзе - а Хокуда сам недавно служил в таком отряде - называют божественным ветром. Камикадзе - ветер богов. Ветер! Ну, это другой разговор - о камикадзе...
Подошел низкорослый, квадратный Иосиока, механик. Всегда плохо побритый, хмурый, неразговорчивый, сейчас он был гладко выбрит и оживлен. Хокуда посмотрел на него, как бы говоря:
"С чего развеселился?" Иосиока вежливо дотронулся до его плеча подмигнул и шепотом сказал:
– Отойдем в сторонку, командир.
Хокуда пожал плечами, но шагнул За механиком. Тот свистяще прошептал:
– В моих запасах обнаружилась бутылочка сакэ.
Так вот почему оживлен его механик. Оживился и Хокуда ответил быстро:
– С удовольствием разделю компанию... Пошли к самолету!
Стараясь не вызвать любопытствующих взглядов, Хокуда и Иосиока зашагали, причем в ногу, по узкой гравийной дорожке от казармы к летному полю. На ходу переговаривались:
– Неприкосновенный запас!
– Очень кстати...
– В такой день да не напиться...
– С одной бутылки?
– Вы правы... Но главное - начать. А там продолжим!
Хокуда неожиданно для себя хохотнул: продолжить бы неплохо. Хотя, признаться, не до смеха. Вот опрокинуть чашечку сакэ - иной разговор! Да. такой день, начало войны... Нужно думать об императоре, о своей священной миссии, о победе, а думаешь о сакэ. Как будто нет ничего более неотложного, чем напиться.
А что, так оно, наверное, и есть. Все остальное будет потом. Что - все? Да буквально все...
В капонире, под брюхом самолета, Иосиока разложил газетку, достал из сумки фарфоровую бутылочку и две фарфоровые чашечки, и Хокуда понял: если через минуту не выпьет, внутренний жар сожжет. Какой же молодчина Иосиока, разливай же попроворней. Правда, рисовую водку полагается пить подогретой и маленькими глотками. Но мы не в ресторане, выпьем неподогретую и большими глотками!
Затяжной глоток - и обжигающей водкой словно плеснуло на тот, внутренний жар. Жаром загасило жар. Ровное тепло обволокло грудь. Тепло, дающее силу и бесстрашие. Наверное, то же испытывают летчики-смертники, выпивая ритуальную чашечку сакэ перед полетом, из которого не возвращаются. И Хокуда не день, не два готовился к последнему в жизни вылету, но судьба распорядилась по-своему, и он жив до сих пор. Хотя готов умереть, как и прежде. Знает: его час рано или поздно настанет, пусть он сейчас и не камикадзе, а летчик-истребитель. А был смертником, был! Повезло или не повезло? Он не уклонялся от смерти, просто
Они сидели под ненадежной тенью самолета, Иосиока подливал в чашечки и говорил:
– Раньше война была далеко от Японии, а теперь приближается, как тайфун... Что будет? Сколько она продлится?
– Кто знает!
– Хокуда отвечал вяло, неохотно.
– Начали войну мы хорошо, не упустили выгодного момента и ударили по Америке. Вспомни: декабрь сорок первого, Пёрл-Харбор, подвиги наших славных камикадзе... А вот момент, когда можно было ударить по России, был упущен.
– Какой момент?
– Даже два. Немцы под Москвой, немцы под Сталинградом.
– Советы держали на Дальнем Востоке и в Забайкалье сильные войска...
– А мы не сильны?
– На Хасане и Халхин-Голе нам было нелегко...
– А когда война бывала легкой?
– Все-таки долго она тянется... Дома у меня уже дочери подросли, жена пишет: скоро невестами станут... Любую из трех выбирайте в жены, командир!
Но Хокуда не принял шутки, сказал угрюмо:
– До невест ли? А вот от борделя не отказался бы. При первой возможности улизну в город... Поедешь со мной?
Иосиока замялся:
– Что позволено поручику, того нельзя унтер-офицеру.
В один бордель с вами?
– Пустяки! Я приглашаю!
– И Хокуда широко, разрешающе повел рукой, в которой была фарфоровая чашечка, несколько капель пролилось на газету.
Поручик с сожалением посмотрел на нее и хлебнул сакэ. Теплота в груди! А с механиком он пойдет в бордель, в японский, лучший, хотя в городе есть и китайские, и корейские. Если водку пьют вместе, почему же не пойти к проституткам? Конечно, между ними разница в десять с лишним лет, у механика почти взрослые дочери, у механика седина на висках, лицо опутано морщинами, как паутиной, - мелкими у глаз, крупными у рта и на лбу.
Да и семьянин оп примерный, а у Хокуда семьи нет: женой не обзавелся, родители погибли при бомбежке Токио американскими "летающими крепостями". Эти палеты ночь за ночью сжигали столицу, ее дома и ее людей. Отец с матерью, младшие брат и сестра сгорели заживо. А любимой девушки не было, он со школьных лет пользовался продажной любовью - и этого было достаточно. Может быть, после войны он женится? Если останется жив.
В чем, по чести говоря, не очень уверен. Есть предчувствие: погибнет. Но пока живой, надо жить: воевать, пить сакэ, посещать публичный дом.
– Знаете, командир, ходят слухи...
– Какие?
– спросил Хокуда.
– Насчет России?
– Насчет Америки...
– Ну, говори.
– Ходят слухи, что амеко сбросили на Хиросиму какую-то огненную бомбу. Необычайно мощную. Множество жертв среди жителей. Говорят, что в городе десятки тысяч погибли...
– Наверное, это преувеличения, - неуверенно сказал Хокуда.
– И я так считаю. Надо написать дяде, он живет в Хиросиме... Или жил...
– Расправой над мирными жителями амеко пытаются нас запугать, - сказал Хокуда.
– Но Японию бомбежками не сломить!